Василий Панфилов - Отрочество

Поделился переживаниями с Герасимом…

– … могу устроить аудиенцию у Патриарха Дамиана, – предложил монах после короткой паузы, и будто гора с плеч.

Два! Два дня всево, когда меня ажно потряхивало от нетерпёжу, и вот – Старый Город, неподалёку от Гроба Господнего. Территория в принципе закрытая, и вход только по договорённости, и сильно не для всех. Православный Ватикан.

Никакой роскоши – просто арка, ведущая в полукрытый дворик. В сопровождении Герасима вхожу, потом несколько переходов, и вот я в Патриаршем саду, который считается лучшим в Иерусалиме. Перекрестив меня, монах удалился, оставив одного.

После камня пыльного, запахи летнего сада дурманом в лёгкие ввинтились, голову забудоражили. Запахи эти, да краски не разу не ноябрьские, да стрекотание с цвирканьем насекомое. Птахи беззаботные, перепархивающие по кустам и деревцам. Маленький такой Эдем, зажатый меж каменных стен иерусалимских святынь. Раёк.

Патриарх Дамина оказался нестарым ещё греком, очень доброжелательным и мягким. Аудиенция как-то незаметно перетекла в исповедь, да притом в форме беседы. Чай, восточные сладости… и Патриах.

Несколько раз щипал себя незаметно, потому как… ну где он, а где… А вот здесь же, чай с Патриархом пью. Снова щипок, да с подвывертом, до ненароком выступивших слёз. Не сон.

Отошёл я мал-мала, отживел. И вот ей-ей, забожиться могу, што Патриарху – просто интересно!

Беспамятство моё, да жизнь деревенская, ученичество и Хитровка, Одесса, дядя Гиляй и братание с Чижом да Пономарёнком. Без малейшего неодобрения о кровном братании, только головой этак задумчиво, и осуждением вот даже и на йоту не повеяло.

Слушал меня, спрашивал иногда, наставления отеческие. И подарки. От Патриарха. Мне, Саньке персонально, дяде Гиляю, и всем-всем-всем! Никово не забыл! Как знал.

Вышел, и голова кругом. Это… это же ого-го! Событие. Люди не чета мне годами добиваются, а тут… подарки!

Так и ходил весь день, с головокружением от успехов, а потом ужинать сели, а чую – зуда изменилась. Самую разсамую чуточку, а как и што – уловить не могу.

Ночью только дошло – во сне, как озарение. Я уже – в партии. Купили.

И сразу – глаза будто спичками, и нелепицы все повылазили, несоответствия.

« – Агент влияния на перспективу» – шепнуло подсознание, и я понял, шо таки да!

Потужился малость умственно, и думать на идишском стал, у меня в таком разе мысли циничней выходят. Соседи мои по комнате, неженатые сыновья хозяина дома, похрапывают уже, а я размышляю.

Так пока получается, што судить об чём-то рано, а при первом приближении, так почему бы и не да? Взаимовыгодно если.

А если так – на подарках, ценных только руками, которые их передавали, то буду улыбаться и махать. И хватит.

« – Будем посмотреть» – шепнуло подсознание голосом тёти Песи, и я с ним полностью согласился. Таки да!

Глядя на склонившуюся над учебниками дочу, Песса Израилевна позволила себе немножечко погордиться и помечтать за будущую её обеспеченную жизнь, и немножечко, самую чуточку, свою при ней. За таким зятем почему бы и не да!?

Склонившись над учебниками, Эсфирь читала, заткнув руками уши для неотвлечения внимания. А неотвлекаться приходилось всерьёз, потому как через две стены напротив Дворкины опять затеяли семейные разговор на тему тово, кому и с кем изменять можно, а кому не очень.

Не то што кому-то из соседей мешал такой интересный шум, но вот учиться без заткнутых ушей и постоянново прислушивания, тут уже нужен характер и сила воли! Особенно когда скандал прекращался, и начиналась потасовка с комментариями соседей, выплёскивающаяся во двор.

Как тут удержаться и не выйти, насчёт морально поддержать хоть ково, лишь бы оно и дальше не скучать?

Иногда спектакля проходила в несколько актов, с весёлой руганью в начале, драчкой в середине, и взрослым примирением в конце, от слушания которово всем взрослым становилась неловко, жарко и завистливо. Или не примирением, и тогда на следующий день приходил ребе, или кто-нибудь другой умный из синагоги, и очень интересно разбирал: кто там прав, кто лев, и кому из соседей куда пойти со своими комментариями.

— Умничка, — умилённо сказала женщина, надуваясь жабой и глядя по сторонам в поисках сиюминутново тово, с кем можно разделить радость и гордость на пару минуточек за свою бриллиантовую дочу. Больше сильно неинтересно, потому как это уже гости всерьёз и надолго, а оно ей не надо, чай на них с сахаром переводить!

Гордиться её дочей они таки могут, она как мать только за! Но желательно не сильно здесь, или по крайней мере — не часто, и со своими гостинцами.

– Ма… – влетел было в комнату один из сыновей, но Песса Израилевна тут же зашикала ево, бросив вязанье на колени, и прижав к губам палец. С уважением поглядев на сестру, тот поделился проблемой с матерью, и минуту спустя, поменяв штаны с её помощью, тихонечко убежал по своим важнющим детским делам.

Женщина задумалась было о подозрительной тишине, наливаясь подозрениями и фантазиями, но проверенные дети мирно рисовали на побелке план чево-то там, а это пусть! Родив троих, Песса Израилевна мудро приняла собственное материнское несовершенство за-ради сбережения оставшихся нервов.

Фира тем временем дочитала, и решительно закрыла учебник. Встав, она потянулась всем своим хрупким телом, выдернула решительно шпильки из тяжёлого пучка на затылке, и внезапно закружилась в танце.

В лучах солнечного света, яро светившего через отмытое до скрипа оконное стекло, она казалась драгоценной статуэткой работы большого мастера. Совсем ещё детская её красота внезапно полыхнула обещанием чего-то необыкновенного, и у матери защемило сердце от гордости и мимолётного предчувствия испытаний.

Остановившись несколько минут спустя, Эсфирь раскинула руки, улыбаясь совершенно счастливо и немножко запыханно. Песса Израилевна умилённо глядела на неё и, как это умеют только любящие родители, стала счастлива от счастья дочки.

— К вечеру Рахиль хотела придти, ты не против? — осведомилась девочка у матери.

– Да шо ты говоришь?! — всплеснула та руками со спицами, – Когда я это была против твоих друзей, особенно если они меня устраивают, а не как всякие босяки? Пусть приходит хоть каждый через день, кроме суббот и праздников, и когда мине не надо! А чем и што собираетесь?

– Шить! – Фира решительно вздёрнула подбородок, – Я подумала, и потом сильно ещё раз, и решила, шо она мине хорошая подруга, так пусть ей будет счастье! Жениха у неё нет, и приданого как размазать по тарелке, и от этово мине грустно.

— Но! – девочка подняла тонкий палец вверх, – Если дать ей в руки совсем чуточку денежного и уважаемого ремесла, то и женихи начнут появляться если не косяками, то хотя бы по чуть-чуть!