Виктор Сиголаев - Пятое колесо в телеге [litres]

А что это у него на лбу?

Я присмотрелся к рисунку, медленным шагом приближаясь к группе безликих придурков, бормочущих себе под нос какую-то абракадабру вслед за центральным диджеем, что стоял под рисунком.

А на лбу у козла – знак бесконечности! И крестик, воткнутый в центр лежащей на боку восьмерки. С двумя перекладинами. Я догадался – это тоже перевернутый крест.

Все вместе – символ «Церкви сатаны»!

Вот уже и начинаю разбираться… в сортах дерьма.

Тьфу! Опять фекальная тема?

Я наконец приблизился к группе гуманоидов и тихонько встал между двумя ближайшими фигурами. Фигуры покладисто раздвинулись чуть шире. Отрадно. А вот то, что лиц не видно, это плохо. Половую принадлежность также определить довольно-таки затруднительно. Женские голоса были, но от каких истуканов конкретно они исходили, было непонятно.

Центральный «идол» – точно мужчина.

Сначала он утробным голосом произносил какую-то фразу, потом включалась массовка – повторяли все остальные. Язык непонятен. Надо думать – один из диалектов Преисподней. На глаз придурков было гораздо меньше тринадцати. Можно было бы сосчитать точно, но я опасался уж слишком откровенно вертеть головой. Навскидку – не больше десяти. Со мной. Надо полагать, кого-то не отпустили родители. А может, кто-то сам начал «косить» по идейным соображениям. Как Ольга, к примеру.

Она, кстати, должна быть где-то здесь – или справа, или слева от центрального заводилы. Она же Жрица!

Бормотание усиливалось, становилось густым и угнетающим. Микшируясь с собственным эхом, вся эта абракадабра превращалась во всепроникающий звуковой фон, создающий атмосферу жутковатого Средневековья.

А неплохие тут аниматоры!

И режиссеры. Да и звукооператор не дурак, на пару с художником-оформителем.

Знать бы еще сценарий!

Галдеж дошел до кульминационной точки, и, когда я начал опасаться, что, не ровен час, нас и на троллейбусной остановке услышат, он неожиданно стих. Резко! Одновременно вспыхнула люстра над центром. Живым огнем! Я имею в виду – зажглось настоящее пламя, такое же, как и в странного вида светильниках на стенах.

Как-то упустил я момент чирканья спичками или, на крайняк, зажигалкой – хитро как запалили! Этакий выпендреж циркового иллюзиониста. Говорю же – грамотная команда.

Я вдруг обнаружил, что основная масса присутствующих зачем-то встала на колени, поспешно сам бухнулся наземь. На ногах стоять оставались только трое под перевернутым крестом. «Центровые», как их окрестила бы шпана с моего двора. Слово, надо сказать, имеет у шпаны негативную коннотацию. Как и у меня… по отношению к присутствующим здесь. «Ты что, центровой тут?» – говорил какой-нибудь хулиганистый шкет, и на шпанячьем языке это означало: «А не оборзел ли ты, часом, мил-человек? Как насчет огрести по жбану?»

Однако…

Что-то у меня начинает неконтролируемо зашкаливать уровень неприязни к… «членам моего нового кружка». Причем внешне – без всякого на то видимого основания. Стоят себе люди в балахонах, бубнят, ничего плохого не делают. Разве что со спичками балуются в стиле Арутюна Акопяна, но я же не инспектор МЧС? Даже не преподаватель-организатор ОБЖ!

А то, что они придурки, так то интимное дело каждого.

Центральный из оставшихся на ногах сделал шаг к алтарю. Протянул торжественно руку и взялся за материал, наброшенный сверху. Нагоняя интриги, выдержал секунд десять паузы, потом громко крикнул: «Шемхам! Фораш!» – и резко отдернул ткань в сторону.

Все замерло в гулкой тишине.

Особенно я.

И первой мыслью было: «А нет! Все же основания для неприязни есть…»

Потому что на невысоком помосте, который раньше мне казался просто кучей хлама, ярко освещенная светом только что зажженной люстры, лежала… Тошка.

Тошка?!

Это не галлюцинация?

Распятая звездой и привязанная к столешнице девчонка.

Причем… полностью обнаженная!

То есть абсолютно.

В кристальной пустоте, образовавшейся в моей черепной коробке, я на краю сознания отчетливо услышал, как медленно, по песчинке, по камушку, начинает шуршать моя по миллиметру сползающая набекрень крыша. Усталая, изношенная последними событиями и ставшая от этого не совсем устойчивой в этой беспокойной голове, таскающей в своей истонченной конструкции не одно, а целых два чудо каких гиперактивных сознания, разница между которыми только в номинальном возрасте. Я даже опыт сбрасываю со счетов!

Опыт – слабая помеха для ярости.

А она уже пришла! Как у берсерка – вмиг!

И лицо уже пылало от бросившейся в него крови, когда стоявший справа от центрального Жреца крендель поднял руку и в свете огненных бликов блеснула сталь.

Потом он отбросил капюшон.

И уже в движении… да что там – в полете, на самом кончике молнии, со скоростью света несущейся к этой группе человеческих недоразумений, я узнал его.

Это был… Сеня!

Сеня!!!

Как?!

Как она вообще здесь могла оказаться?

На полпути своего стремительного маршрута к идиоту с ножом в занесенной руке я успел совершить две вещи: потерять плащ и озадачиться вопросом: «Как здесь оказалась Тошка?»

Как же так?!

Она что, специально вышла из машины под предлогом посещения бабушки? Красная Шапочка, блин! А где на волка-то нарвалась? Паршивка! Третью вещь еще успел сделать по дороге – оценил ее женские формы, отличающиеся в выгодную сторону даже в такой неудобоваримой позиции.

Гады!

На этом полет и закончился – я и так многое успел сделать за рейс! Только радоваться этому уже было некогда – на пике ускорения врезался в корпус Сени как грамотный лайнбекер сшибается с квотербеком в американском футболе – с хрустом, с намеренным ударом плечом в область солнечного сплетения и захватом торса, с отрывом от грунта обоих и долгим полетом в пространстве, во время которого я сделал четвертую вещь – вспомнил, что у Сени, в отличие от нормального квотербека, все же был еще и… нож в руках! И Сеня просто инстинктивно мог выставить его мне навстречу. Как булавку против жука – сам бы я за него все и сделал: дисциплинированно накололся и… вновь на пятнадцать минут назад?

В том-то все и дело – при ножевых сразу не умирают!

Бывает, что агония длится гораздо дольше пятнадцати минут. И что бы вышло? Помер – отлетел в прошлое на четверть часа, а там – смертельный удар уже получен! Страшно представить, какой цикл образуется.

Какой-какой… вечный!

Вечная агония с бесконечной цепью смертей. Брр! Кошмар.

Вот что меня осенило, покуда мы с Сеней в обнимку летели на битые кирпичи. Я – сверху, он – в качестве моей подушки безопасности снизу.

Хрясь!!!

Нас протащило по полу до самой стены с козлячьей рожей. Хорошо в пристенный ров не свалились, инерции не хватило. Я приподнялся на руках над Сеней и от души врезал ему по уху открытой ладонью. На несколько порядков смачнее, чем давеча воспитывал его в бараках. Сеня дернул головой, припечатавшись о пол, и затих.