Виктор Сиголаев - Пятое колесо в телеге [litres]

Не помер? А хоть бы и помер…

Я вспомнил про нож и на ощупь в полумраке вытащил оружие из ослабевших Сениных пальцев. Странный какой-то, кривой. Формой лезвия на серп похож немного. И увесистый, чувствуется хорошая работа.

Все эти наблюдения – в фоновом режиме.

Главное мое внимание было приковано к хранившей зловещее молчание группе в общевойсковых плащах. Не было произнесено ни слова, не сделано ни жеста, ни шага, ни какого другого признака жизнедеятельности. Дисциплина, однако!

Все стояли, молчали и тупо наблюдали за мной.

Даже Тошка!

Моя прекрасная обнаженная Тошка, которая, оказывается, была в сознании, – повернув голову равнодушно, как мне показалось, смотрела на меня. Отстраненно. Страшная догадка пронзила сознание.

Неужели?..

Я тяжело поднялся с размазанного по полу Сени и на ватных ногах направился к помосту. Двое передо мной, стоящие на коленях, встали как сомнамбулы и дружно расступились в стороны. За ними по очереди волной стали подниматься с колен и остальные. Просто вставали и замирали соляными столпами. В ожидании.

И молчание кругом.

Гнетущее и зловещее.

Их что, нож в моей руке останавливает от нападения? Или что-то другое?

Тошка не отрываясь глядела на меня со странным выражением на лице. А я боялся оторваться от ее глаз, чтобы не смотреть ниже. А вдруг там… кровь? Подцепил лезвием веревку под связанной рукой, волокна на удивление легко поддались разрезу – нож заточен как бритва. Я даже вспомнил, как он называется, разрезая оставшиеся путы: «аутэм». Нож для ритуалов.

Нашли же где-то… твари!

Освободившись, Тошка сразу поджала колени и, обхватив себя тонкими ручками, попыталась спрятать грудь. Я поднял с пола черную ткань и набросил ей на плечи. Как плащ. Она тут же спрыгнула со столешницы, порывисто прильнула ко мне и уткнулась носом в плечо, крупно дрожа всем телом.

Все хранили молчание.

Ежели что – именно сейчас я был наиболее беззащитен!

Но нападения не было. Других действий тоже.

Вселенная застыла, чего не скажешь о процессах, бушевавших внутри меня.

Я чуть наклонил голову.

– Насиловали? – спросил еле слышно в самое ухо, чудовищным усилием воли имитируя спокойствие. – Честно!

Тошка отрицательно мотнула головой, по-детски шмыгнув носом. Остро защемило в груди. Врет? Хоть бы… нет.

Я покосился на главного «центрового».

Как его? Жрец? Дьябло? Одинаково! Сейчас тут еще кое-кому будет очень больно. Ну, прямо… очень-преочень! Душа просит. У меня состояние аффекта, даже суд это во внимание принимает! И у меня… ритуальный нож.

Хотели ритуалов?

Их есть у меня!

Видно было, что «центровой» правильно угадал мой бессловный месседж – он неуверенно повел плечами и еще больше ссутулился, пряча рожу под капюшоном. Ну, это ненадолго! «А сову эту мы разъясним», – как мечтал небезызвестный пес Шарик из «Собачьего сердца».

Мы тоже. Сову…

Я крепко сжал рукоять аутэма. Медленно поднес его к глазам – рассмотреть его захотелось… чтобы себя самого в это время взять в руки. Надо же! Звездочка на гарде, необычная – как заплетенный орнамент из одной сплошной линии. Пентаграмма! А сталь, похоже, из разряда хирургических сплавов. Что там из легирующих? Хром, марганец, кремний. Никель есть наверняка – на лезвии ни намека на коррозию, белое, аж светится в темноте.

Успокоился немного?

Вроде.

Тошка, кажется, тоже дрожать перестала. Но от меня не отрывается.

Я со стуком опустил изогнутый конец ножа на деревянную поверхность помоста.

Громко получилось в тишине.

Стоящее справа тело в плаще заметно вздрогнуло. Дама, надо думать.

– Значит, так, – произнес я вполголоса, но даже сам вдруг услышал эхо от своих собственных слов, такая пронзительная была до этого тишина. – Слушайте меня очень внимательно! И не говорите, что не слышали.

Я заметил, как кто-то в середине дуги нервно кивнул. Непроизвольно. Мол, слушаем, хозяин.

– Ваш кружок Плохишей объявляется закрытым. С этой самой минуты! Отныне вы все, – я медленно кончиком ножа обвел присутствующих, – все забываете об этом гнусном факте вашей биографии. Обо всем, что связанно с этим дьявольским дерьмом. (Опять?) И начинаете новую жизнь. Прежнюю! Ту, которая была у вас раньше. Все, что вы успели натворить, или собирались что-нибудь сделать, включая… этот вечер, – я крепче прижал Тошку к себе, – прощаю. Да! Именно я! И именно «прощаю»! Сейчас только я ваш судья, прокурор и адвокат. А не это чмо!

Лезвие ножа со свистом разрезало воздух, и кончик его, дрожа от возбуждения, указал на центральную фигуру под крестом.

Фигура ссутулилась еще больше.

– Не этот выродок! А я!

От моего выкрика вздрогнула теперь фигура справа. Тоже… дама?

– И если в ваших бестолковых головах, в ваших кувшинах идиотизма осталось еще хоть что-то из серого вещества, то поймете сами, какой шанс вам сейчас дает судьба в моем лице! Больше в вашей никчемной жизни таких шансов уже не будет. Ни-ког-да!

Эпичненько прозвучало, учитывая подвальный антураж, мерцание огня в светильниках и эхо, летающее во мраке от стены к стене. Кто же у них тут художник-оформитель?

– Мне плевать на ваши имена! Мне плевать на ваши адреса. И где вы учитесь, работаете или лоботрясничаете – мне тоже плевать! При желании все это легко узнать. Так не давайте повода появиться этому желанию. Иначе… вам очень не понравится. Сейчас я вас вижу в первый и последний раз. Включая присутствующих здесь Цимакина и Смирнову. Слышите? Черномор с Кикиморой? Два разнополых имбецила – в технаре я вас больше не желаю наблюдать. Отчисляйтесь. И не дай бог вам, ушлепкам, появиться впредь в поле моего зрения! Лучше не испытывайте судьбу на прочность. Не рискуйте.

Жестоко?

Вовсе нет. В моем лице сегодня – само торжество Всепрощения Мира!

– А теперь… – Я перевел дыхание, сдерживая очередной раз эмоции, и продолжил свистящим шепотом: – Пошли вон отсюда!

Оцепенение рухнуло.

Суетливо подталкивая друг друга в спину и невнятно по-птичьи гомоня, бывшие фанаты Люцифера позорно засеменили на выход. Детвора! В горячке некоторые даже отбросили капюшоны. В толпе мелькнул знакомый затылок Цимы – его фигура особо отличалась повышенной суетливой активностью. Продуманный селюк и тут опасался куда-нибудь опоздать. И чего-нибудь не успеть. К примеру, свалить от греха подальше из подвала. От странного однокурсника с пугающими замашками… председателя колхоза. Страшнее в своей жизни Цима пока еще никого не встречал.

Жрец оставался на месте, угрюмо наклонив голову в капюшоне.

Ну что ж, так и было задумано – мы друг друга поняли.

Но в зале оставалась и еще одна фигура, не считая нас с Тошкой, Жреца и поверженного Сени-невменяшки, отдыхающего в нокауте под козлиной рожей. Фигура, которая стояла слева от Жреца. Ольга? А если не она? Такого расклада я не планировал. Сейчас, в беседе с дьявольским заводилой, мне ни помощники, ни противники не нужны. Мне даже Тошка, пригревшаяся на груди, с точки зрения стратегии слегка мешает, но я ее не отпущу. Потерплю. От страха за нее – больше натерпелся только что.