Сергей Курган - Песок вечности

– По-моему, – высказался Макс, – это как-то чересчур категорично, что ли? Наверное, в реале все не так однозначно.

– Разумеется, – согласился Серж, одобрительно кивнув на это и жмурясь, как сытый кот у камина. – Афоризмы всегда категоричны, и потому их почти всегда можно оспорить, и этот в том числе. Но все же в нем есть резон.

– Ну, не знаю, – с сомнением заметил Макс. – Мне кажется, что консерватор человек или либерал – это не от возраста зависит.

Серж улыбнулся.

– А вы, Аня, – спросил он, – как полагаете?

– Наверное, я смогу вам ответить, Серж, – отозвалась она, – если вы мне объясните, чем они отличаются друг от друга.

– Нет, положительно, это прелестно. Сказать вам честно?

– Желательно.

– О, вы, как всегда, не лезете за словом в карман.

– Как я могла бы это сделать? – ответила Аня, демонстративно оглядев себя.

На ней было новое платье, которое она надела сегодня, подумав: «А почему бы и нет? Черт его знает, когда будет еще такая оказия, когда можно переодеться к ужину».

– Женщинам нередко приходится, за неимением карманов, обходиться в качестве хранилища головой, – добавила она.

Серж сдержанно-изящно поаплодировал.

– Браво, – сказал он. – Что ж, вы спрашиваете: «Чем они отличаются друг от друга»? Честно так честно. Понятия не имею.

– Быть не может!

– Но это правда, – заметил Серж. – Если и прежде разница отнюдь не была слишком уж большой, то сейчас уже и вовсе непонятно. И верно – как разобраться? Я понимаю, если бы была, например, партия мошенников и партия честных парней. Тут и думать нечего было бы! А то куда ни посмотри – кругом сплошная честность и такое невыразимое благо, что недолго и сомлеть в экстазе. Прямо не знаешь, в чьи благословенные объятия кинуться. Такой переизбыток возможностей! И то сказать: никто не за регресс и загнивание на корню, все – за прогресс и процветание! Все за свободу, никто не за угнетение! Нигде нет партии мракобесия и стагнации, напротив, сплошное поступательное движение и развитие. Опять же, никакой тебе партии тирании, только демократы, республиканцы, либералы, прогрессисты. И все поголовно – за справедливость!

Оба молодых собеседника хохотали, покачиваясь на стульях, время от времени рефлекторно прикрывая рот рукой.

– Знаете, Серж, – сказала Аня, отсмеявшись, – вы меня успокоили: я убедилась в том, что я не глупая девочка и не слепая. То-то я никак не могла эту разницу уловить!

– Что с головой у вас полный порядок – это заметно, уверяю вас. Впрочем, оставим светский треп и перейдем на террасу. Серьезный разговор гораздо более пристало вести на свежем воздухе.

Все переместились на террасу с красивыми белыми стульями и с видом на парк.

– Насчет судьбы Копья Лонгина высказывались различные предположения, – начал Серж отвечать на Анин вопрос, – но, как вы уже знаете, оно находится сейчас у наших врагов.

– А как оно у них оказалось? – спросил Макс.

Серж помрачнел и побарабанил пальцами по столешнице – характерный для него знак раздражения или неудовольствия.

– Это – болезненная тема для меня, – наконец сказал он, – потому что я его упустил.

– Его – это Копье?

– Да. У меня была возможность его заполучить, но я ее… как это говорят? Да, пустил коту под хвост.

Аня и Макс не смогли сдержать улыбки.

– Что? – забеспокоился Серж. – Говорят как-то иначе?

– Нет, почему? Так говорят, Серж, – успокоила его Аня.

– Хорошо. Так вот, я принимал участие в экспедиции High Jump.

– «Высокий прыжок»? – переспросила Аня.

Серж кивнул.

– А я, кажется, это где-то слышал, – сказал Макс. – Или видел.

– Это была американская «научная экспедиция» в Антарктиду в 1946–1947 годах.

– Но ведь вы – не американец, – вставил Макс, – так?

– Бог миловал. – Серж чуть заметно улыбнулся. – О том же, как я там оказался, позвольте умолчать.

– Понимаю, – со значением произнес Макс. – Постойте! В сорок шестом? – спохватился он и, оглядев Сержа, озадаченно посмотрел на Аню. Она на миг прикрыла глаза.

– Что? – продолжил Серж. – Слишком хорошо выгляжу? Да вот так уж.

– Серж, почему вы произнесли слова «научная экспедиция» с подчеркнутой иронией? – вернула Аня разговор к теме.

– А потому что это было нечто иное, – ответил он. – Сами посудите: в этой «научной экспедиции» был, например, задействован авианосец.

– Авианосец?! – изумился Макс.

– Да-да. «Филиппинз Си» – авианосец класса «Эссекс». С двумя эсминцами сопровождения.

– Так это уже военная операция! – воскликнул Макс.

– Разумеется. И именно там я упустил Копье Судьбы. – Серж вздохнул.

– Оно было в Антарктиде?! – поразилась Аня.

– Да, его туда доставили.

– Кто?

– Давайте все по порядку, – сказал Серж. – Сначала о самом Копье. Итак, представьте себе картину: Голгофа…

…Голгофа – что значит «череп»: так называется эта гора в окрестностях Иерусалима – не по каким-то там особым причинам, а просто потому, что напоминает череп или лысую голову. Кругом выжженная, сухая изжелто-серая каменистая земля. Безводная и бесплодная. Только кое-где разбросаны небольшие купы деревьев – смоковниц и акаций, а местами оливковые рощи. Безжалостное солнце уже спускается к западу, к закату, и уже не так обжигает трех распятых. Но казнь началась шесть часов тому назад, в третьем часу, когда солнце стояло высоко в небе и пылало, и кому дано представить себе муки, которые они претерпели за это время?

Один из распятых бубнит ругательства в адрес Распятого посредине.

– Ты спасал других, – бормочет он, почти потеряв рассудок, – так спаси же сейчас себя, а заодно и нас, если ты Сын Божий и Мессия.

– Не злословь его, – урезонивает его второй, разум которого прояснился, – мы с тобой тут за дело, а он – ни за что.

Тот, что посредине, над головой которого прибита табличка с издевательской надписью: «Иисус Назарянин Царь Иудейский», молчит. Потом поднимает глаза к небу, насколько это возможно в его положении, произносит слова: «Эллои! Эллои! Лама савахфани?» [2] Боже! Боже! Зачем ты меня оставил? ( арам. ) и вновь обессиленно роняет голову на грудь.

Неподалеку, в тени одинокой смоковницы, стоит римский воин в красной тунике, сверкающих доспехах и в шлеме. Уму непостижимо, как он выдерживает в нем в этом пекле! Он стоит и думает, глядя на Распятого посредине: «Кто же этот человек? И почему после того, как его распяли, он отказался от вина?» Римлянин чувствует: этот Распятый – не обычный смертный, от него словно идет волна чего-то… Римлянин не знает, как это правильно назвать: он солдат и не искушен в словах. А если бы был он в них искушен, то сказал бы: «святости». И воин осознает, что присутствует при чем-то необычайном, сверхзначительном. Он не знает арамейского языка и потому не понимает, к кому Распятый обращал свои слова и что они значат, но догадывается… Этот воин – римский центурион, то есть командир сотни, центурии, и его имя – Гай Кассий Лонгин.