Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

– Давай сходим туда завтра!

– Смотря как со временем получится. – Всегда стоит сохранять видимость занятого человека. Девушкам это нравится, и они тем больше ценят внимание к себе. – А вот как раз и палаццо Дориа-Турси.

– Где жил «монарх»?

– Да, но думаю, что недолго, поскольку в том же шестнадцатом веке его выкупила семья Дориа.

– А почему Дориа-Турси?

– Покупателем был князь, Джованни Дориа, а покупал он его для младшего сына, герцога Турси. Хотя селили там всех, кого ни лень: римских пап, королей да императоров, короче, гостей города, приезжавших с официальными визитами. А в середине девятнадцатого века дворец забрал твой тёзка Виктор Эммануил и разместил в нём не абы что, а городской совет.

– Заботливый был император.

– И не говори! Я внутрь не заходил, но слышал, что там хранится много всякого интересного, включая скрипку Паганини и три письма самого Христофора Колумба, по крайне мере, им подписанные.

В таких, или примерно таких, разговорах мы миновали главные на этой улице дворцы – Красный и Белый, где я уступил слово Эмануэле, которая попыталась рассказать о них и о собранных в них произведениях итальянской и мировой живописи всё, что знала, получилось довольно забавно, мы даже поспорили о том, был ли «Портрет молодого человека» в исполнении Альбрехта Дюрера действительно первым в истории отказом от традиции изображать портретируемого в профиль. Возле Белого дворца выяснилось, что пути господни, действительно, неисповедимы. Эмануэла напомнила мне, что дворец был отдан в дар городу последней из представительниц рода Бриньоле-Сале, Марией де Феррари, причём знала она эту деталь потому, что у них в семье ходила басня (по её собственному выражению), будто её прапрадедушка с этой самой Марией однажды согрешил. Мне же она напомнила о том, что Алистер Кроули, повторяю, не имевший к нашей фамилии никакого задокументированного отношения, в своё время женился в Германии, куда был выслан, на никарагуанке по имени Мария Феррари де Мирамар. Совпадение, разумеется, но, согласитесь, примечательное.

Если вы никогда не были в Генуе и представляете себе виа Гарибальди наподобие Елисейских полей в Париже, а каждый из упомянутых дворцов, как Версаль, то вы ошибаетесь: улочка очень узкая, пешеходная, а дворцы – пышные и высокие по меркам шестнадцатого века. Так что когда вечером сюда стекаются местные и туристы, пройти по ней становится не всегда просто. Особенно если перед тобой идёт пожилой человек. Особенно, если он ещё и чересчур толстый даже по американским меркам. Из тех, что как будто специально идут не спеша, вразвалочку, не давая себя обогнать. Наверняка всем такие попадались. Дама, которая преградила нам дорогу своей шарообразной спиной, была выдающимся экземпляром ещё и потому, что с обеих сторон помахивала большими сумками, отчего обойти её не представлялось возможным совершенно. Мы с Эмануэлой нельзя сказать, чтобы куда-то спешили, однако человек так устроен, что когда видит перед собой преграду, считает своим долгом во что бы то ни стало её преодолеть. Обогнали мы её только на пятачке площади Меридиана перед палаццо Гримальди.

– А у вас красивая спутница, – услышал я вслед старушечий окрик.

Мы не оглянулись, но поняли, что это адресовано нам. Эмануэла рассмеялась, выпустила мою руку и обняла за талию, прижавшись теснее. В ответ я обнял её за плечи, и мы пошли дальше, в сторону Сан-Сиро.

Думаю, вполне очевидно, чем должна была закончиться наша вечерняя прогулка после первого свидания. Тем более что в Генуе у меня была хоть и съёмная, но вполне просторная квартирка с тремя спальнями, где я не появлялся с тех самых пор, как распрощался с работой, предполагая, что это навсегда. Её хозяйка, ещё одна хорошая знакомая моей матери по имени Элена, Элена Манфреди, искренне расстроилась, когда я съезжал, и обещала никому жилплощадь не сдавать в надежде, что я скоро одумаюсь и вернусь, ведь, по её мнению, жить в Италии можно было только в Генуе, а уж если в Генуе, то исключительно на виа Форли, крохотной улочке, затерянной в лабиринтах холмов, откуда открывался «изумительный вид на порт». Корабли и краны, действительно, видны были прямо из окон, однако синьора Манфреди забывала о том, что через те же окна особенно по утрам проникало громыхание электричек: железнодорожная ветка, отделявшая город от порта, прижималась в этом месте к жилым домам особенно тесно. В тот раз я не стал съезжать в первое же утро лишь потому, что мне было неудобно перед матерью. Я вообще не люблю обижать людей, которые мне по тем или иным причинам симпатичны. Синьора Манфреди была из их числа. Если закрыть глаза на вид, а уши – на шум, сама по себе квартира мне нравилась простором и отсутствием лишней мебели. Поэтому сейчас, когда меня так внезапно опять взяли на работу, не оставив времени на раздумья и поиск более подходящего жилья, я намеревался экспромтом нагрянуть к своей бывшей хозяйке и обрадовать её тем, что вернулся, как она и хотела.

– Что же ты не позвонил, Конрад? – встретила она нас вопросом с порога. – Я бы заранее всё там прибрала.

– Выходит, вы её так и не сдали с тех пор? – удивился я.

– Ну, нет, сдавала пару раз, конечно, это же Генуя, тут всегда всем нужны квартиры, но недавно мой постоялец приказал долго жить, за ним приехали два автобуса родственников, представляешь, забрали его, мне даже лишку заплатили за неудобство, так что тебе снова очень повезло, она пустая, тебя дожидается. А кто это с тобой?

– Познакомьтесь, синьора Манфреди, это Эмануэла.

– Конрад, ты забыл, что уже однажды я просила тебя не называть меня так высокопарно! Тётя Элена. – Она протянула руку моей притихшей спутнице, и та с интересом её пожала. – Люси знает?

– Тётя Элена!

– Всё, всё! Молчу, молчу! Вот ключи. Уже поздно, идите спать, а завтра обо всём договоримся.

– Кто такая Люси? – не преминула поинтересоваться через деланную улыбку Эмануэла, когда мы спустились этажом ниже, и я открыл знакомый, слегка заедающий по вечерам замок.

– Моя маман.

– А…

– Иногда мне кажется, что у неё есть подруги во всех мало-мальски значимых городах Италии. Проходи, располагайся.

Если бы синьора Манфреди, то есть, тётя Элена, не сказала, что после меня тут ещё кто-то жил, я бы никогда сам так не подумал. Как будто вчера только ушёл. Те же бежеватые стены, те же занавески на больших окнах, тот же телевизор в углу на тумбочке, даже запах тот же – цветочный и немного пыльный. Я прошёлся по комнатам, распахивая окна. Эмануэла хвостиком следовала за мной, всё оглядывая и оценивая. Похоже, ей тут нравилось.

– А где у тебя холодильник?

– Мы же только что ужинали…

– Значит, завтра не наступит никогда? Ты что, не завтракаешь?