Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

– Не буду. Наверное, вы правы. На эти хреновы сигареты столько денег уходит!

– И здоровья.

– Чего?

– Здоровья.

– Это точно. Надо завязывать. – Она устроилась бочком. – Слушайте, а вы на меня хорошо действуете. Положительный пример показываете. Может, вы и не пьёте?

– Смотря что. Без воды человек проживёт меньше, чем без сигарет.

– Ну, вода – это неинтересно, – протянула она. – У меня папаша на ней тоже повёрнут – вот уже сколько лет её дистиллирует и только после этого пьёт. Говорит, всё лишнее вымывает.

– Правильно говорит.

– Слушайте, куда я попала! – Она заломила длинные пальцы с аккуратными разноцветными ноготками и состроила недовольную рожицу. – Сбежать из дома и школы, чтобы снова оказаться в учительской. Но вы же не похожи на учителя.

– А на кого я похож?

Она не ответила, картинно отвернувшись на открывавшийся справа пейзаж. Я охотно поддержал её молчание, поскольку слишком хорошо знал: девушки её возраста склонны ерепениться по пустякам, не осознают границы между серьёзностью и игрой, сами же на себя обижаются, хотя думают, что обижают их, одним словом, заслуживают минимум внимания, поскольку только это в конце концов приводит их в чувство. Так и произошло на сей раз. Не дождавшись реакции, она заскучала, остыла и снова развернулась ко мне.

– Сколько вам лет?

– Двадцать восемь, а что?

– Ого! Вы старше меня в два раза!

– Ты думала, такого не бывает?

– Нет, просто это здорово!

– Что именно?

– Ну, что вы такой старый, а мне с вами… интересно. Можно, я тоже буду с вами на «ты»?

– Валяй, красавица.

Сказано это было предельно небрежно, но не так вульгарно, как кому-то покажется. В подобном обмене репликами важно даже не то, что говорится, а тон сказанного. Именно в нём и скрываются истинные намерения собеседников. И моя случайная спутница уже была достаточно взрослой, чтобы отчётливо понимать это своей женской интуицией.

– А кем ты работаешь?

– А разве нужно кем-то обязательно работать?

– Ну, мне казалось, в двадцать восемь люди обычно работают.

– Многие, но не все.

– Значит, ты безработный? На Бугатти? Одни наколки, небось, чего стоили!

Я в какой-то момент машинально закатал рукава рубашки, так что теперь было на что посмотреть.

– Ошибка молодости.

– Да ты что! Круто!

Она потрогала пальчиками рисунок на правом предплечье. Я невольно напряг мышцы. Она не сразу отняла руку, разглядывая довольно тонкий разноцветный узор.

– Это что-нибудь обозначает?

– Ирландский трилистник – шамрок.

– А почему у твоего трилистника четыре лепестка?

– На счастье.

– Я тоже хочу себе наколку сделать. Родители не разрешают, но я хочу.

– Напрасно.

– Почему это? По-моему, прикольно. Смотри, как у тебя красиво получилось.

– Дурь это всё потому что. Зачем себя в ходячую газету превращать? Особенно симпатичным девушкам. Раньше рабов метили, а теперь народ метит себя сам.

– Но ты же сделал!

– Потому что глуп был, и никто меня вовремя не остановил.

– Ладно. Я подумаю. Спасибо.

– Пожалуйста.

Чтобы её отвлечь, я незаметно прибавил газу, соседние машины стали одна за другой уходить назад, и девушка восторженно заверещала. Я хорошо знал этот отрезок дороги и был уверен в том, что камеры наблюдения не засекут мой лихой манёвр. Когда после очередного поворота я сбросил скорость, раскрасневшаяся Эмануэла перевела дух и расхохоталась.

– Теперь я знаю – ты гонщик.

– Бывает.

– Что?! Ты гонщик? Правда?

– Я же говорю – бывает.

– А ты с Альборето 81 81 Микеле Альборето – самый титулованный итальянский автогонщик Формулы-1. Погиб в 2001 году при тестировании Audi R8 на немецкой трассе Лауцзитринг. знаком?

– Нет. Кстати, он со мной тоже.

– Ты опять меня обманываешь?

– Почему опять? Я тебя вообще не обманываю. Он меня, действительно, не знает. А зачем ты сбежала из дома?

– Я же сказала: у меня друг… в смысле, был. Ничего такого, просто дружили.

– Просто дружили?

– А чего вы… а чего ты улыбаешься? Разве нельзя? Ты вон тоже нормальный, не лезешь обниматься.

– А надо бы?

– А хочется?

– А тебе?

– Дурак…

Она снова отвернулась, но я заметил, что она прячет в кулачке победоносную улыбку и решился на неожиданный для нас обоих шаг: подхватил с обтянутой джинсами коленки прохладную ладонь и неторопливо, давая ей возможность в любой момент отдёрнуть руку, приложил тыльной стороной к губам. Один раз, второй. Аккуратно вернул на место. Она ничего не ответила, однако я заметил, что она смотрит на меня во все глаза, и эти глаза как будто слезятся от ветра.

– Это у вас в Ирландии так принято?

– Не знаю, я никогда в Ирландии не был.

– Приятно…

– Могу повторить.

Она сама протянула мне свои разноцветные пальчики и замаскировала смущение смехом.

– Щекотно.

– Извини. У тебя холодные руки. Обогрев включить?

– Ты что, мне наоборот жарко!

И она демонстративно потянула за воротник майки под распахнутой рубашкой.

– Послушай, а я вообще-то везу тебя куда: домой или от дома? Ты где живёшь?

– Вообще-то я думала, что мы едем ужинать. Про фриттату уже забыл?

– Ни в коем случае. Ужин за мной, как обещал. А дальше-то куда?

– А ты куда?

– Мне нужно на какое-то время задержаться в Генуе.

– По работе? Ты же сказал, что не работаешь.

– По делу.

– А мне можно в Генуе задержаться?

Мне показалось, что это был не вопрос, или вопрос, который совершенно не требовал ответа. В некотором смысле он был сам по себе ответом, ответом на мой дерзкий поцелуй.

– Ну, если ты решила устроить себе каникулы, почему нет?

Больше я по трассе не гнал, поэтому к городу мы подъехали в первых сумерках.

Ресторан находился на крохотной улочке Дель Портелло, куда на машине не протиснешься и уж тем более не припаркуешься, а потому мне пришлось оставить мою спортивную любовь на соседней площади Фонтане Марозе и прогуляться пешком. Четырёх шоколадок Эмануэле с утра явно не хватило, так что она, не стесняясь, уплетала обещанную фриттату и всё прочее к ней полагавшееся за обе щёки, не побрезговала десертом и была весьма признательна за бокал белого вина, который пришёлся как нельзя кстати, развеяв в ней сомнения по поводу моей зацикленности на принципах здоровой жизни. На нас никто не обращал внимания, вернее, обращали, не могли не обратить, но я в том смысле, что никто из присутствовавших и официантов не мог и предположить, что со мной несовершеннолетняя школьница: Эмануэла производила впечатление эдакой свободной девицы, давно позабывшей школьные условности. Честно говоря, я старался чувствовать себя молодым отцом взрослой дочери или на худой конец старшим братом, хотя временами это было непросто. Особенно, когда она забывала о том, где находится, и начинала вести себя совершенно расковано, чуть ли не забиралась с ногами на стул, снимала рубашку, потому что ей внезапно становилось жарко, показывала следы на лодыжке, оставшиеся после перелезания в детстве через колючую проволоку, громко просила у официанта добавки мороженого и в какой-то момент даже была готова продемонстрировать отсутствие следов от загара, потому что, видите ли, она специально ездила этим летом на нудистский пляж. Как я понял, родом она была из местечка Алассио, что на побережье Ривьеры, мать работала учительницей, отец – не то строителем, не то электриком. Она же всегда хотела стать артисткой, точнее, художницей, но пока ничего путного на этом поприще у неё не получалось, кроме нескольких оплаченных сессий в роли натурщицы. Я не стал уточнять, а она не стала на эту тему распространяться. Её бывший приятель тоже считал себя художником, собственно, он у них в студии преподавал рисунок и компьютерный дизайн, а в действительности он оказался заурядным бабником и болтуном, так что когда она его раскусила, сразу бросила и отправилась голосовать на дорогу, где мы и повстречались.