Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

Тут я обратил внимание, что проезжаю мимо аптечного пункта, и решил не откладывать собственное спасение в долгий ящик. Обращаться с укусом в больницу в моём положении было бы неосторожностью: при условии знакомства мордоворота с полицией она бы выдала меня моментально – достаточно навести справки и выяснить, от кого и где поступали жалобы в ближайшее время и в радиусе, скажем, пятидесяти километров. Едва ли в Италии много собак одновременно накидываются на добрых прохожих. Поэтому аптека была лучшим выбором.

Укус мой выглядел не смертельным. Поскольку в момент атаки я не суетился, руку не вырывал, а весь сосредоточился на том, чтобы нанести как можно больше точных ударов ножом, не совместимых с жизнью, рана получилась не рваная, а колотая. И при этом сильно кровоточила, отчего носовой платок быстро сделался красным. Что хорошо, поскольку кровь, как известно, лучшая дезинфекция. Голова не кружилась. Температура не повысилась, во всяком случае, настолько, чтобы я это замечал. Оставалось рану как следует продезинфицировать и надеяться, что собачья зараза дальше не пройдёт.

В аптеке я купил, бутылку воды, хозяйственное мыло, перекись водорода, йод, вату и пластырь. Там же воспользовался туалетом, где вылил содержимое бутылки в раковину, мелко-мелко настрогал в неё мыла, залил тёплой водой из-под крана и некоторое время сильно тряс, чтобы мыло побыстрее растворилось. Затем этим раствором осторожно промыл рану, обработал перекисью, прошёлся по краям йодом, наложил ватный тампон и несильно приклеил пластырем, чтобы пропускался воздух. На этом операция была закончена, и мне лишь предстояло ждать возможных последствий и осложнений. Если до завтра ничего не произойдёт, можно считать, что я отделался лёгким испугом.

До дома я добрался уже в сумерках. Если вы передвигались по Италии общественным транспортом, никакого удивления подобный исход событий у вас не вызовет. За это время я, правда, успел не только освободиться от Фиата, но и договориться с Рамоном о встрече, на которой собирался поделиться с ним своими открытиями и заручиться помощью в поисках данных о хозяевах виллы, а главное – связался с Вико и узнал, что операция прошла успешно: из наших только двое получили ранения, зато кенийцев, по его словам, положили кучу, уцелевших взяли в оборот. Полиция не вмешивалась, чего и следовало ожидать. Вико чуть не пел в трубку от гордости. Сказал, что я ему по-прежнему сегодня не нужен, что все разговоры и дознания можно отложить на завтра, а под конец мне послышалось, будто он обронил «спасибо», чего с ним никогда прежде не случалось.

Эмануэлу моя окровавленная вата с пластырями привела в тихий ужас. Оказалось, что её в школе научили оказывать пострадавшим первую помощь, так что весь вечер она оказывала её мне. Было приятно, хотя и совершенно безполезно, поскольку, всё необходимое я уже сделал. По характеру раны она сразу поняла, что без собаки не обошлось, и я в двух словах поведал ей, как всё произошло, опустив, разумеется, точное место происшествия и причины моего там появления. О выстрелах я тоже забыл упомянуть. Эмануэла сказала, что нужно обязательно подать в суд. Я только плечами пожал и засомневался, поскольку сам по неосторожности оказался на частной территории.

– Частная территория – не повод, чтобы на людей собак спускать. Бедненький! Очень болит?

На моё «не очень» она по-женски рассудила, что за подобные увечья мне на работе полагается отпуск, который мы могли бы провести вместе где-нибудь подальше от Италии, если я, конечно, не против. Я против не был, но объяснил, что сначала должен закончить начатое. Видя, что такой ответ не слишком её устраивает, я добавил, мол, на всё про всё уйдёт не больше недели, так что пусть она выбирает, куда хочет прокатиться. Я был уверен в том, что полковник не станет меня привязывать к офису, как обычного сотрудника, и мы договоримся. Эмануэла обрадовалась. Наши отношения складывались неплохо, однако, ставя себя на её место, я понимал, что долго подобная платоническая идиллия продлиться не сможет, и совместная поездка, скорее всего, станет в этом смысле определяющей.

Нравы – великая вещь! Всего каких-нибудь сто лет назад платоническая любовь между мужчиной и женщиной (вот дожили: даже такие очевидные вещи требуется уточнять!) никому не казалась странной и могла длиться годами, отражаясь в многочисленных письмах и вдохновляясь невинными прогулками по паркам. Вероятно, люди ценили свободу собственную и не покушались на свободу других. Конечно, мне могут возразить, мол, в те времена женщина неполных тридцати лет считалась уже старухой, однако сдаётся мне, что эта часть истории надумана теми, кто сегодня предпочитает – или вынуждены – оставаться инфантильными девочками до самой старости. Соглашусь, пожалуй, лишь с тем, что счастье и любовь не могут определяться возрастом: влюбиться по-настоящему можно и в подростковом возрасте, и в преклонном. Сердцу, как говорится, не прикажешь. Но нравы определяют, в какие одежды эта влюблённость должна рядиться. Увы, часто одежды путают с личиной, и тогда возникает нечто вроде эпохи Викторианства в Англии, когда аристократизм, строгость и пуританство внешние оказываются всё равно что сухие дрова для костра пошлости и разврата. Тот же Чарльз Доджсон, более известный как Льюис Кэрролл, прославившийся написанием сумасшедших сказок про Алису в Стране Чудес, не брезговал маленькими девочками, которым не исполнилось девяти лет, правда, как фотограф. Впоследствии он, говорят, большинство самых непристойных фотографий сжёг, однако некоторые остались и сегодня даже приводятся в серьёзных изданиях как иллюстрации «запретных плодов» того времени. О феномене Набокова с его «Лолитой» и говорить не приходится, хотя у меня есть подозрение, что этот «шедевр» не появился бы на свет, если бы не усилия носатой набоковской жены, которую служащие швейцарской гостиницы, где чета проживала последние годы совместной жизни, видели таскающей с собой пачку рукописей и что-то пишущей гораздо чаще, чем самого маэстро, предпочитавшего перу и машинке сачок для бабочек и задорные шортики. Кто-то «Лолиту» всё-таки написал, хотя она была далеко не первой и не последней в этом щекотливом жанре. Набоков даже получил стипендию Гуггенхайма. Нобелевскую премию ему ни разу из четырёх возможных не дали, а после смерти причислили к пантеону великих. Я не говорю, что он или за него кто-то писал плохо— мне очень хотелось бы почитать его оригинальные сочинения на русском, – однако подозреваю, что без скандала с «Лолитой» читателей у него было бы не больше, чем у среднестатистического американского профессора-эмигранта. В любом случае, связь с несовершеннолетней – всё-таки скандал, даже если до «Лолиты» никто об этом серьёзно не задумывался – за ненадобностью. Связи эти были, есть и будут, наверное, всегда, но они оставались и остаются делом двоих. Зачем же про это так громко писать? Я бы постеснялся.