Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

Она пощупала мой правый бицепс и осталась довольна.

На развязке автострад Е70 и А31 начался дождь. Противный итальянский дождичёк, который проливается всегда внезапно и неизвестно, когда закончится. На этот случай я постоянно возил с собой зонтик – один, но зато большой.

Пока дождь думал, превращаться ли ему в ливень или просто попугать, мы доехали до следующей развязки, возле местечка Оспедалетто, откуда до виллы было уже рукой подать. Совсем недавно именно здесь я уходил от погони на Фиате. Сегодня подо мной был мощный железный конь, но зато рядом сидело нежное и ранимое существо, любопытное и храбрившееся, однако сковывавшее мои действия. Так мне казалось. Вместе было, конечно, веселее, однако воспоминания о направленном на меня дуле с глушителем никак не улетучивались. И уж если совсем честно, то я по-прежнему плохо себе представлял, как мне проделать задуманное и остаться незамеченным и целым. Сухим уж точно выйти из воды не получится.

Я в двух словах пояснил Эмануэле расположение виллы относительно дороги, чтобы она заранее знала, что нам предстоит, и не напрашивалась в попутчицы, а посидела в тепле и посторожила машину. Пока я говорил, мысль моя продолжала работать, и сама собой пришла к катастрофическому выводу. С чего я взял, будто по номеру авто смогу определить хозяев виллы? Во-первых, парень в майке совершенно необязательно имеет к ним непосредственное отношение. Судя по быстрой реакции, он запросто мог быть обычным телохранителем. Во-вторых, кому бы «англичанка» ни принадлежала, оформлена она как пить дать на какое-нибудь подставное имя. Люди такого полёта не любят светиться. Они только по факту имеют всё. Стоит за них взяться правоохранительным органам, оказывается, что у них нет ничего своего. Сплошные безсребреники, разве что не бомжуют. Виллы числятся за родственниками, яхты оплачиваются фирмами, фирмы тоже оффшорные, концов нет. И вот я, наивный человек, собрался выводить их на чистую воду своими силами… Но так настойчиво твердила логика. А интуиция подсказывала, что сдаваться пока рано.

Сегодня я решил заходить на цель совершенно иначе, чем тогда. Поздоровавшись издали с бензозаправкой слева, я свернул направо, миновал по шоссе прямой съезд к воротам виллы, и воспользовался следующим, параллельным ему, который вы при желании можете найти под названием виа Сан Анти. На самом деле это никакая не «виа», а узкая, правда, асфальтированная дорожка, которая уводит вас от основной магистрали в поля: слева – пожухлая и почему-то до сих пор не убранная кукуруза, справа – деревья и непонятно что, хотя нет, понятно, тоже кукуруза. Вдоль дорожки стояли бетонные столбы, поддерживавшие провода, но лишённые фонарей. Поэтому свет был только от моих фар, да луны, то и дело уходившей за быстрые покровы туч.

– Мне сейчас придётся переться через это поле, – сказал я. – Там грязно.

– Я буду нести зонтик, – вместо того, чтобы испугаться, оживилась Эмануэла. – Тебе же нельзя замочить технику.

Я был окончательно сражён её преданностью и не нашёл, чем возразить.

Поскольку я не знал, куда попаду, если поеду дальше, и не закончится ли дорога тупиком (закончилась бы, но интуиция и тут не подвела), я на всякий случай заранее развернул машину и оставил включёнными мотор и фары, чтобы потом не рыскать в потёмках и не тратить время, если снова что-то пойдёт не так.

По полю в сторону виллы вела тропа, точнее, прямая незасеянная грядка. Я повесил на шею фотоаппарат и бинокль, взял в одну руку зонтик, другой подхватил под локоть девушку, и мы двинулись навстречу неизвестно чему.

Тропа вела не прямо к вилле, а именно в её сторону, то есть когда мы поравнялись с низенькими пока ещё в этом месте кустами, нас с ними разделяло где-то метров пятьдесят кукурузы. Я передал Эмануэле зонтик и стал разглядывать в бинокль всё, что только мог разглядеть в мокрой темноте. На территории горело несколько неярких фонарей. В их желтоватом свете я видел заднюю часть центральной галереи. Главная часть здания была надёжно укрыта деревьями. Ни людей, ни собак, ни машины.

– Дай посмотреть, – попросила Эмануэла.

Я взял у неё зонтик и со вздохом вручил бинокль.

– Как здорово приближает! – восхитилась она, подстроив окуляры.

– Можно сделать ещё ближе, но тогда будет дрожать. А штатив я, конечно, забыл.

Да уж, если бы сейчас рядом был полковник, он бы пожалел, что сделал меня своим оперативным работником. Одно слово: укушенный растяпа-неудачник.

Тут я почувствовал, как девушка вся аж напряглась. Бросив взгляд в том направлении, куда смотрел её бинокль, я заметил, что фонари между колоннами вспыхнули настоящим светом: кто-то вышел из дома и теперь прохаживался, укрываясь от дождя в галерее.

– Поверить не могу! – вырвалось у Эмануэлы.

– Кого ты там видишь?

– Если мне не снится, то это Казимиро Донато. Сам взгляни. Точно он!

Я не сразу поймал в сдвоенный круг окуляра человека между колоннами. Он ходил туда-сюда, прижав правую руку к уху, что-то беззвучно говорил и жестикулировал левой. Я понял, что он пользуется последней новинкой технического прогресса – мобильным телефоном, который тогда мог позволить себе далеко не каждый. Лицо показалось мне и в самом деле знакомым.

– Как ты сказала его зовут?

– Это Донато, точно тебе говорю! Ты что, не знаешь его?! Актёр, звезда, он ещё в «Первом среди первых» играл, ну…

Я пригляделся. Она была права. Фильма я вообще-то не видел, но совсем недавно его рекламировали по всей Италии на каждом углу, и с плакатов смотрела именно эта физиономия. А если учесть, что фильм был не итальянский, а голливудский, то да, Эмануэла не ошиблась, этот Донато – настоящая звезда. Лет тридцати пяти, спортивного телосложения, брюнет, среднего роста, ничего особенного или выдающегося, кроме разве что носа. Надо же так назвать – «Первый среди первых»…

– Молодец, глазастая, – похвалил я спутницу, которая уже рвала у меня бинокль обратно. – Подержи-ка зонтик.

Я попытался сделать несколько снимков, однако светосилы фотоаппарату явно не хватало, и все они получались, увы, в той или иной степени размытыми. Мы продолжали наблюдать за домом ещё довольно долго после того, как великий Казимиро Донато, поговорив с кем-то, ушёл внутрь, и никто больше не показывался. Становилось не только совсем мокро, но и холодно. Хотя Эмануэла готова была ждать и дальше, я принял решение возвращаться. Нечего палить бензин вхолостую, когда и так практически всё ясно. Морда выдала героя. Посмотрим, приятель, насколько ты первый среди первых.

Дорога обратно в Венецию ничем мне не запомнилась. Эмануэла почувствовала, что я не разделяю её щенячьего восторга по поводу шапочного знакомства с модной знаменитостью, и примолкла, пока я сам ни стал задавать ей вопросы, чтобы она не подумала, будто я ревную. Знала она, разумеется, лишь то, что писали в бульварной прессе: один из самых высокооплачиваемых актёров страны, снимается больше за границей, преимущественно в Штатах, поёт, подозрения о не совсем традиционной ориентации не подтверждает и не опровергает, с папарацци дружит, недавно сменил любовницу, предпочтя бывшей мисс Италии ведущую одного из центральных телевизионных каналов, живёт по всему миру, настоящий космополит, на рождество встречался с самим папой в Ватикане. Всё это неплохо вписывалось в портрет потенциального заказчика молоденьких невольниц из Восточной Европы, о чём я Эмануэле говорить не стал. Если уж вернуться к моему недавнему рассуждению о Лолитах, то очевидно, что вовлечённые в этот круг «избранных» сильные мира сего легко позволят подозревать себя в любых нетрадиционных взглядах, кроме откровенной педофилии, за продвижение которой в массы пока ещё не додумались вручать престижные премии, как в случае со всем прочим аморальным убожеством. Их хозяевам ведь тоже нужно оставить за собой хотя бы какие-то рычаги давления на свою паству. Раньше проще им было. Вон тот же Эдгар Гувер – глава ФБР вплоть до смерти в 1975 году, был скрытым гомосексуалистом, сожительствуя на протяжении сорока лет с телохранителем по имени Клайд Толсон, которому завещал своё имение – боялся мафиозного дона Мейера Лански 89 89 Мейер Сухомлянский, родился в 1902 году в Гродно, ныне Белоруссия. , имевшего на него компромат в виде интимных фотографий, ставших значительно позже достоянием уже равнодушной к подобных отклонениям общественности. Скоро, возможно, и педофилия станет одной из норм искорёженной морали, но пока типы вроде Донато вынуждены были опасаться разоблачения и в результате подчиняться любым приказам сверху, как Гувер вместе со своим Бюро подчинялся шантажисту Лански.