Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

На шестой день, в восемь утра, Тим, почти не отходивший от бинокля, крикнул:

– Вон, появилась!

Он имел в виду обозначившуюся у самого горизонта белую линию, которая очень медленно ширилась, превращаясь в белое поле, задвигавшее поле синее – океан под нами. Загадочная Антарктида! Цель наших трудов за последний год, а может быть, и за всю предыдущую жизнь.

Проверив курс, мы удостоверились в том, что заходим ровно по 33-му градусу западной долготы. Цифра 33 по известным причинам представлялась мне правильной. Можно было, конечно, найти такую же долготу на востоке, однако там наш путь по большей части проходил бы над Африкой, что мне казалось опаснее. Когда ты на такой высоте, как наша, земля или вода под тобой – не принципиально, однако вода всё же предпочитетельнее. Пока нам ни разу не приходилось опускаться ниже отметки в двадцать километров, но мало ли что…

Мы считали, что визуально нас снизу никто заметить не может. Обшивка дирижабля была выкрашена серебристой, почти зеркальной краской, что способствовало отражению солнечных лучей и делало нас на фоне неба почти невидимкой. Думаю, некоторое подозрительное поблескивание можно было заметить лишь в том случае, если смотреть в телескоп точно туда, где мы находились. Самолёты под нами встречались только до пересечения экватора. Потом их практически не стало, что косвенно подтверждало подозрение исследователей о том, что в южном «полушарии» над океанами никто за ненадобностью не летает. Хотя на шаре такие маршруты, скажем, между Южной Америкой и Африкой были бы гораздо проще, быстрее и экономичнее. Кабы и здесь небо кишело регулярными рейсами, полагаю, десять-двенадцать километров, отделявших нас от потолка пассажирских перевозок, тоже не позволили бы нас различить, чтобы передать по радио наши координаты. Интуитивно мы чувствовали себя в безопасности, однако логически рассуждающий мозг постоянно донимала мысль о том, что будет, если…

Время шло, а «если» всё не наступало. Тим, не отрываясь от бинокля вот уже часа два, по-прежнему сообщал о том, что «на льду не видно ни малейших признаков жизни». Это радовало и уже не удивляло. Если доверять официальным источникам, то на всём пространстве Антарктиды в сезон, то есть летом, постоянно живёт порядка пяти тысяч человек – работников всех вместе взятых полярных станций. Зимой эта цифра падает до тысячи. Оно и понятно: чем меньше людей, тем легче контролировать их передвижения и допуск к неположенной информации. Количество сумасшедших туристов, готовых платить десятки тысяч долларов за неделю ночёвок в палатках на лютом морозе и крутиться исключительно на одном и том же разрешённом пятачке, говорят, растёт, однако и оно сегодня составляет порядка пятидесяти тысяч человек в год, тогда как один только Лондон за тот же год в среднем посещают порядка двадцати миллионов.

– Cлева по курсу остров Беркнера, – объявил Тим. – Самый южный остров в мире.

Островом, как мы знали по справочникам, его называли весьма условно, поскольку от него до воды было что-то около 17 километров, а лежал он, хоть и на твёрдом основании, окружённый шельфовыми ледниками. Для нас же это означало, что позади остаётся последняя береговая полярная станция, аргентинская «Бельграно II». Дальше – только «Амундсен-Скотт» на условном Южном полюсе. Официально, опять же. Сколько во льдах Антарктиды военных баз и где они расположены – никто вам не сообщит. По международному договору их там вообще нет и быть не может. А все страны, этот договор подписавшие, ведут себя друг с другом так любезно и мирно сугубо в силу воспитания и доброй воли. Ну и корпорации, конечно же, предпочитают вырубать последние леса, осушать моря, травить отходами целые страны и уничтожать последние виды животных и рыб где угодно, но только не здесь, хотя вот уже полвека считается, что Антарктида богата полезными ископаемыми. Им сказали, они и не лезут. Всё очень правильно, добросердечно и правдоподобно.

Мы продолжали безпрепятственно лететь над ледяным ковром. Примерно этим же маршрутом, только километров на пятнадцать ниже, местные кукурузники возят любопытных туристов. Обзор у них значительно уже, чем был сейчас у нас, поэтому мы рассчитывали на то, что даже отсюда сумеем заметить что-нибудь примечательное на границах видимости. Но нет, никаких подозрительных объектов ни я, ни Тим, не видели, сколько ни прикладывались к биноклям.

А потом резко стемнело. Никакого южного полярного сияния, которое, говорят, видно аж в Новой Зеландии. Сплошной мрак впереди. Мы тоскливо посмотрели назад, где ещё розовели последние зарницы.

Ночи в стратосфере – всегда не подарок, а когда ты представляешь себе, что впереди край земли, хочется забраться под одеяло и заскулить.

Однако скулить времени не было. Тим отправился спать, а я заступил на вахту. Мы уже привыкли спать по очереди, соблюдая внутреннее, биологическое расписание и не обращая внимание на часы как таковые. Случалось, мы засыпали вместе. Сказывалась монотонность ежедневного безделья. Но тогда ежечасный звуковой сигнал будил только одного из нас. Второй его слышал сквозь сон и не реагировал, зная, что справятся без него. Так и выходило. Если ты бодр, будь любезен нажать на кнопку после первого же сигнала. Если прикорнул за пультом, чтобы включалась совесть обычно хватало трёх гудков.

На сей раз Тим мог быть совершенно спокоен: мне было не до сна. Хотя на всякий случай я заварил себе крепкий кофе и теперь прохаживался по гондоле с чашкой в руке. Ходить было проще, чем сидеть. Когда сидишь, в голову начинают лезть самые бредовые мысли, а ходьба хоть как-то отвлекает. Да и запах кофе настраивает на спокойную волну. Только не в ту ночь. В ту ночь я как будто чувствовал, что что-то должно произойти. Не случиться, а именно произойти. Хорошее обычно проявляется внезапно, а вот нехорошее сперва даёт о себе знать легким подташниванием.

В иллюминатор за моей спиной постучали.

Я был уверен, что отчётливо слышу тихий стук, однако когда обернулся, поставил чашку и настороженно приблизился к вечно холодному двойному стеклу, ничего снаружи не увидел. На всякий случай осмотрел иллюминатор на предмет возможных трещин. Как будто ничего. Прихватив чашку, пошёл сверяться с показателями давления. Вполне в норме, утечки воздуха не наблюдается. Значит, никаких случайных пробоин нет.

Когда висишь в чёрной вышине над неведомой тебе территорией, оказываешься заложником своего воображения. За время полёта я заметил, что мы с Тимом на многое реагируем по-разному. Это объяснялось нашим воспитанием. Он всю жизнь прожил среди природы и воспринимал вещи естественно, такими, какие они есть. Я же с детства подхватил «вирус цивилизации», который рисовал мир в своеобразном свете, где уживалась здоровая логика и совершенно нездоровые фантазии. По молодости, к примеру, нам всем нравится щекотать себе нервы дурацкими фильмами-ужасами, что впоследствии даёт о себе знать.