Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

Не уверен, что существуют слова, которыми можно было бы описать наше состояние. Отчаяние и безнадёжность – не те ощущения, которые испытываешь, когда висишь в двух десятках километров над землёй на шаре, всё вокруг дрожит, тебя окружает кромешная тьма, и эта тьма подозрительно живая.

– Кажется, это оно… – услышал я потерявший всякую выразительность голос Тима.

Он имел в виду, что мы достигли цели, что с минуты на минуту узнаем тайну мирозданья и что едва ли она позволит нам вернуться, чтобы обо всём этом рассказать. На ум пришло подходящее слово – обречённость.

Гул усиливался.

Тим выключил внешнее освещение.

Сзади нас царил непроглядный мрак, однако впереди и по обеим сторонам стало едва заметно проступать серебристое марево. Оно словно спускалось откуда-то сверху, где было как будто светлее, образовывая то, что художники называют «градиентом». Только градиент этот был очень «узкий» – от чёрного цвета сажи до чёрного как смоль.

– Возвращаемся?

Кажется, теперь это был мой голос. Совершенно чужой и безцветный. Я представил нас со стороны – пылинку наедине с чем-то титанически огромным – и понял, что никакого возвращения не будет, что тогда, неделю назад, мы видели свои семьи в последний раз.

Тим уже колдовал над пультом, подсвечивая себе фонариком. Я поразился. Я всегда думал, что привычка водить машину на уровне заправского гонщика сделала меня человеком действия, который не имеет роскоши анализировать происходящее, а вынужден сначала реагировать и только потом рассуждать. Теперь же выяснялось, что лихие виражи и бешеная скорость – это вовсе не то пограничное состояние, хозяином которого я в прежней жизни научился быть. Тим не водил автомобилей, не уходил от погони, не выигрывал на спор сумасшедший по сложности заезд, но он действовал, а я наблюдал.

– Скорость, – словно услышав мои мысли, сказал он.

Стряхнув оцепенение, я подошёл к пульту и увидел, на что указывает его слегка подрагивающий палец. Судя по спидометру, мы не стояли на месте с выключенными пропеллерами, а медленно, но верно набирали ход. Нас затягивало. Затягивало в грохочущую черноту.

Последующие события запечатлелись в моей памяти как самые… нет, не скажу «страшные», «прекрасные» или «поразительные» в жизни. Они просто произошли, а я больше никогда их не забуду, хотя очень хочу.

Дирижабль ускорялся навстречу мареву. Мелькнула дурацкая мысль о том, уж ни прав ли был Ньютон с его теорией про притяжение больших масс и ни влечёт ли нас к тому самому Куполу, который, как мы и подозревали, существует и вращается вокруг земной плоскости с чудовищным гулом. Я подумал о странном «человеке с той стороны», о фотографии которого рассказывал Тим, а ему – его дед. Как он мог пересечь черту и не заметить этого? Каким бы хорошим ни был его вездеход, он не мог переплыть Уроборос, не утонув и не попав под удар хотя бы одной из разноцветных молний. Значит ли это, что нас тоже ждёт безболезненный переход в другой мир или другое состояние? Или что-то с тех пор изменилось в небесной механике, и нас расквасит о непреодолимую Твердь?

Потом всё начало светиться. Я смотрел на Тима, он – на меня. Мы видели одно и то же. Волосы на голове стояли ёжиком. Мы походили на двух одуванчиков. То же происходило с волосами на руках, которые выглядели так, будто их опрыскали жидким фосфором. Никакой боли мы при этом не испытывали, только лёгкое покалывание.

Думал ли я в те секунды, минуты или часы о боге? Конечно. Но не о том демиурге, который создавал этот мир, один или в компании, а о том дьяволе, который его захватил и которому призывают поклоняться все без исключения религии, попирающие истинную веру. Вот-вот этот дьявол должен был пронзить тьму своими многокилометровыми когтями и клыками и смахнуть нас в бездну, как безропотную пушинку.

Небесные жернова продолжали издавать сатанинские уханья и визги. Всё дрожало, грохотало и светилось, отчего я полностью утерял способность что-либо соображать. Я превратился в плотный комок никчёмной трясущейся материи, зачем-то по-прежнему наделённый слухом и зрением. И памятью.

Следом за Тимом я добрался до наших кресел. Вероятно, мы нечто подобное предполагали, потому что кресла были снабжены ремнями безопасности. К счастью Кукро не предусмотрел режим катапультирования. Иначе я очень даже запросто мог бы им сейчас воспользоваться, не понимая, что творю, и стремясь лишь к одному – поскорее покинуть эту уносящуюся невесть куда гондолу с моим пока ещё живым телом.

Я не знаю, как ощущает себя человек в падающем самолёте, вжимает его в спинку кресла, трясёт вместе с ним, может ли он пошевельнуть рукой или закричать. Наша дрожь в тряску не превращалась. Она становилась только чаще, если такое вообще возможно, не меняя амплитуды. Я попытался открыть рот и сказать Тиму что-нибудь весёлое и ободряющее, что соответствовало бы ситуации, но не смог произнесли ни слова.

Может быть, попытаться заснуть? Говорят, смерть во сне самая спокойная и приятная. Ты ведь даже не знаешь, что тебя больше нет. Ты возвращаешься туда, откуда начиналось твоё путешествие, как если бы выключал экран, досмотрев очередной реалистичный фильм.

Я закрывал глаза и снова их открывал, потому что ничего не менялось. Мне лишь казалось, что с закрытыми глазами я начинаю лучше видеть, видеть внутренним оком, которое рисовало одну за другой чудовищные картины, по сравнению с которыми Дантовский ад – ледовый дворец спорта. Кажется, именно в последнем, девятом круге грешники у него вморожены по шею в лёд и вынуждены при этом вечно смотреть вниз. За неимением лучшего, я стал вспоминать подробности. Речь там шла об озере. Озеро, если не ошибаюсь, называлось Коцит. Находилось в центре вселенной. Правил там Люцифер, который тоже был весь во льду, но имел возможность питать все три свои пасти грешниками. А те, как и он, попадали туда по одному единственному признаку: они все кого-то предали. Кто родных, кто родину, кто бога, кто единомышленников, кто просто человеческие качества и добродетели. Выходит, и мы с Тимом предали что-то такое, что привело нас сюда, на содрогающийся и орущий край света…

– Послушай, ты долго дрыхнуть собираешься, приятель? – вывел меня из оцепенения раздосадованный голос друга. – Сирена пищит, он храпит, а мы уже пятак километров высоты потеряли!

Я подскочил, как ужаленный, но сразу встать не смог – меня по-прежнему держали ремни безопасности. Тим сидел рядом на подлокотнике своего кресла и улыбался. Мне даже померещился запах горячего кофе. А главное – я всё видел! Вокруг снова было светло! Наступил день! И ничего больше не дрожало! И тишина! И никакой сирены. Он меня разыграть решил? Что вообще происходит?