Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

Вы знаете каких-нибудь великих итальянских боксёров? Ну, разве что Рокко Маркеджиано, известного как Рокки Марчиано, но я сомневаюсь в том, что он вообще хоть раз приезжал в Италию. Так что школа итальянского бокса – вещь довольно условная. Удар какой-никакой мне тренер – старый негр Трэвис – поставил, но всё-таки это было просто хобби и повод не торчать на улице.

В то время моим кумиром был некий Джон по кличке Фрисландец, бои которого то и дело крутили по набиравшему популярность кабельному телевидению. Правда, это был не бокс в прямом смысле слова, а то, что потом стало называться боями смешанного стиля или просто боями без правил. Мы же называли их просто – тотализатор. Отец установил в зале телевизор, в определённые вечера собирались наши постоянные клиенты, друзья и знакомые, и мы все вместе следили за происходящим на экране, все жутко орали и болели за своих фаворитов, потому что на кону оказывались далеко не всегда условные ставки, которые перед началом трансляций собирала моя мать. Разбогатеть или обнищать на этом никому не удалось, родители радовались наплыву посетителей, а я не мог оторваться от довольного дикого зрелища, когда двое крепких парней мутузят друг друга до потери сознания.

Собственно, тогда я впервые и узнал о существовании страны Фрисландии, умещавшейся на одном острове меньше Эйре 34 34 Eire – самоназвание Ирландии . Джон Фрисландец был гением драки. Я не представлял, что перед лицом более чем реальной опасности вести себя можно так открыто и нагло, полагаясь исключительно на собственную технику и скорость. И того, и другого у Фрисландца было в достатке. Когда он бился, только новички ставили на его противников, отказываясь верить в то, что этот внешне щуплый малый сможет совладать с выходившим ему навстречу устрашающего вида бугаём. Бой начинался, и мы считали, сколько ударов или сколько времени понадобится Фрисландцу, чтобы подбросить в воздух окровавленный кулак – жест досрочной победы. Его движения на ринге завораживали зрителей и выводили противников из себя. Я понимал, что такому нельзя научиться, с таким талантом можно только родиться. Но зато благодаря нему я узнал, что это возможно в принципе.

А потом я узнал, что, оказывается, мой родной дядя вот уже не один год живёт на том самом острове, где рождаются подобные таланты. Судьба разбросала их с моим отцом по свету, и всё же им удалось чудом сохранить связь, так что время от времени мы получали посылки со штемпелями на непонятном языке, а в ответ отец обычно отправлял брату всякие книжки и журналы. Дядя Дилан почему-то считал, что у нас в Италии постоянно холодно, и с завидной настойчивостью снабжал нас тёплыми вещами, прелесть которых я смог оценить значительно позже, когда стал ездить на север. Отец объяснял, что все эти вязанные кофты и кожаная обувь – настоящие, у нас в Европе такие давно не делают, при правильном уходе они будут служить вечно, поэтому мне престало не нос воротить, а беречь их и быть дяде благодарным. Потом я узнал и про туристическую фирму, которую дядя там основал, и даже как-то удосужился зайти на их сайт. Я и предположить не мог, что окажусь на загадочном острове сам да ещё в роли наследника.

Поскольку в то время меня занимали совершенно другие вещи.

К Трэвису, моему тренеру, приехали его курчавые родственники из Нигерии. Среди них оказалось несколько парней, его внуков, постарше меня, которые итальянского не знали и знать не хотели, и потому нуждались в ком-нибудь, кто бы понимал их губошлёпский английский. Мне они поначалу показались забавными, и я охотно согласился составить им кампанию. Незаметно и неожиданно – для меня дурака – наша четвёрка превратилась во вполне крутую – по итальянским меркам – банду, которая промышляла мелким разбоем, окрашенным в прогрессивные коммунистические цвета. Если законы не позволяли, но позволяла совесть, мы слушали совесть. Мы были местными робингудами, наводившими страх на богатеньких итальяшек, точнее, на их деток. Мы садились на велосипеды и под вечер колесили по наводке в какой-нибудь отдалённый городок, где нас не знали в лицо. Поначалу мы просто приставали к тем, кто казался нам получше одетым, и отнимали у них деньги, часы и прочее барахло. Трое черномазых и задиристый ирландец производили на наших жертв неизгладимое впечатление. Не сопротивлялся никто. Постепенно мы дошли до того, что заставляли богатеньких сынков грабить собственных родителей: чтобы не быть избитыми, они послушно приносили нам материнские украшения, отцовские кредитки с пинкодами или просто пачки денег из семейных сейфов, а мы делали вид, будто оставляем их в покое, чтобы через месяц-другой объявиться снова. Некоторые пытались ослушаться наших предупреждений и обращались за подмогой в полицию и к карабинерам. Каким-то образом мы всегда заранее об этом узнавали и залегали на дно, после чего по полной программе показывали гадёнышам, почём фунт лиха. Мои нигерийцы были настоящими дикарями и порой свирепели так, что не по себе становилось мне самому. Робингудами мы вели себя лишь наполовину, поскольку награбленное присваивали и ни с кем не делились. Я считал, что для успешной карьеры бандитов у нас должен обязательно быть кодекс поведения, и настаивал на том, чтобы не трогать не только обычную школоту, но, разумеется, женщин и детей как класс. Согласны со мной были не все. Старший из нас, злобный дохляк Бапото, которого побаивались даже его родные братья, любил перестраховываться и по-своему правильно считал, что свидетелей наших деяний быть не должно. Но только если я это понимал как необходимость лучше прятаться и вести себя осторожнее, он имел в виду, что уж раз засветились, нужно принимать решительные меры. Думаю, дай ему волю, он бы своим жертвам выкалывал глаза и вырезал языки. Я не шучу. Мы работали, повязав на лица платки, закрывавшие нас вместе с носом, но как-то раз наша жертва оказалась в сопровождении вздорной девицы, которая решила зачем-то доказать, что в гробу видела наши угрозы, и вздумала сопротивляться, содрав при этом маску с лица Бапото. Я почувствовал, что сейчас он её просто убьёт. У него в руке был зажат настоящий непальский кукри 35 35 Нож с профилем «крыла сокола» и заточкой по вогнутой грани , которым он очень гордился и которым мог рубануть так, что оставил бы дурищу в лучшем случае без руки. Не знаю, что на меня в тот момент нашло, но только я залепил ей кулаком в ухо, отчего девушка отлетела в сторону, а заодно – из-под неминуемого удара кривого лезвия, развернулся и, рискуя продырявить собственную ногу, наподдал Бапото по вооружённой руке. От боли тот выпустил рукоятку. Увы, я забыл, что он имел обыкновение фиксировать кукри на кисти кожаной петлёй. Поэтому нож никуда не улетел, а остался болтаться на обмякшей руке, и я понял, что сейчас Бапото переведёт дух и им воспользуется. Вероятно, я выглядел тоже не слишком добродушным, поскольку никто из братьев не помешал мне сгрести его в охапку и завалить прямо на пыльный бордюр. Я изо всех сил сжимал рвущееся из-под меня тело и настойчиво шептал ему в ухо: «Не смей, не смей…». Уже не помню точно, кто и что потом говорил, но только девицу удалось спасти, а её перепуганный ухажёр отдал нам вместе с кошельком ключи от сохранившейся в безупречном состоянии Де Томазо Мангусты 36 36 Итальянский спортивный автомобиль, выпускавшийся в период 1967—1971 гг. причём американской версии, то есть со складными фарами и фордовским движком на 302 кубика. То был первый случай, когда нам в руки в качестве выкупа попала тачка, что всем пришлось по душе. Машина, конечно, хреновая, салон даже для двоих тесный, дорожный просвет – ниже некуда, шасси хрупкое, вес распределён криво, управлять неудобно, однако таково было и есть моё личное мнение, а вкусы у людей, даже автомобилистов, разные, и кто-то готов закрывать глаза на всё, кроме раритетности. Одним словом, пришлось в тайне от моих ни о чём не подозревавших родителей брать в долю дядю Джузеппе и находить мастеров, которые охотно перебили номера, и мы, даже не тратясь на перекрас кузова, загнали Мангусту по очень неплохой цене какому-то коллекционеру.