Александр Плетнёв - Линкоры [litres]

«Займутся Королевским флотом, – в уме передразнил Тайс, – какая самоуверенность. Но что делать? Как поступить? – Он не мог принять решения. – Тянуть время? Больше времени – больше вариантов. Согласиться для виду и предупредить об опасности? Получить доступ к микрофону и проорать… что? Что можно сказать, уложившись в пару слов, пока это жуткий палач в очках не опустит на его голову меч? Вон он уже обнажил клинок, сверкает линзами. А уж головы они умеют рубить».

– Согласен, – решился пленник.

– Дайте ему наушники и переговорное устройство, – приказал адмирал.

«Тянуть время», – как молитву, мысленно говорил себе Тайс. Надев наушники, он сразу услышал передачу с американского корабля. Ему хватило несколько секунд, чтобы узнать голос. Это было так неожиданно, что он непроизвольно произнес:

– Он сам у микрофона. Беддингтон, видимо, сам сидит в радиорубке.

Вдруг капитан-лейтенант военной полиции подался вперед и вопросительно взглянул на вице-адмирала:

– Позвольте мне?

С секундной задержкой, мгновенно приняв решение, Ибо Такахаси кивнул, разрешая.

Капитан-лейтенант взял из безвольных рук американца наушники и, минуту прислушавшись, кивнув радисту, чтобы тот включил аппаратуру на передачу, на английском, старательно подражая техасскому акценту Тайса, растягивая слова, сказал:

– Беддингтон! Ты тупой выскочка!

Все, кто понимал по-английски, замерли… и лишь адмирал схватил вторые наушники, приложив один лопух к уху.

На другом конце канала разорялись настолько сленговой бранью, что понять можно было лишь отдельные слова.

Капитан-лейтенант дождался, когда в тираде разъяренного командира эсминца «Бэрри» возникнет мало-мальская пауза, и как можно гадостнее добавил:

– Неудачник ты, Беддингтон! Хорек!

На лице Такахаси медленно расползалась улыбка.

Капитан-лейтенант, увидев реакцию начальства, с довольным видом положил наушники на стол.

Стоящий за спиной начальства флаг-капитан вообще готов был расхохотаться и с трудом сдерживался. Лишь офицеры радиопоста и рядовой состав не понимали происходящего.

– Всё! – проворковал адмирал в адрес командира радиорубки. – Всё, можете больше никак не отвечать на запросы янки. Капитан-лейтенант, я хотел бы попросить вас остаться здесь и быть на контроле за сообщениями с американского эсминца. Ситуация может обостриться, а у вас, как я понял, найдется весьма гибкое решение.

Капитан 2-го ранга Стивен Тайс (четвертый из присутствующих в рубке людей, кто знал, о чем идет речь) поначалу не понял, что произошло, недоуменно косясь на скалящихся узкоглазых макако-офицеров.

Потом до него дошло, что он проиграл. Проиграл, еще ничего не предприняв. «Сомневающийся Беддингтон получил сообщение настолько специфичного содержания, что теперь ему будет весьма трудно заподозрить какую-либо провокацию или усомниться в том, кто к нему приближается. Хорек! – курсантское прозвище этого выскочки. И теперь он однозначно уверен, что это я! Кто кроме меня может знать… А этот хитрый дьявол из… Токей-тай… Понятно, что засветка на радаре от громилы-линкора будет крупнее, чем от эсминца, даже если японский корабль идет, выдерживая курс строго на „Бэрри“, тем самым уменьшив свою площадь отражения для лучей РЛС. Но Беддингтон будет тянуть до последнего, пока не станет совсем очевидно… и совсем поздно».

В этот раз с ним не очень церемонились, когда грубо вывели из рубки, снова конвоируя по коридорам огромного корабля. Попытка заговорить с сопровождающим закончилась чувствительным ударом меж лопаток, едва не сбившим с ног.

В тесной каюте-темнице, где его заперли, не оказалось никакой мебели.

Линкор по-прежнему двигался 27-узловым ходом прямо на волну.

Рулевые удерживали послушное судно от малейшего уклонения с курса, лишь пару раз совершив короткую перекладку рулей на полрумба, обходя крупные куски льда.

Носовая часть корабля иногда зарывалась в огромную волну, затем снова появлялась, сбрасывая с себя тонны атлантической воды… и почти незаметно кренясь то на левый, то на правый борт, «Мусаси» снова зарывался в огромные волны.

Матросы-наблюдатели на самом топе мачты только что сменились. Их тут же отправили в камбуз, где накормили и напоили горячим чаем, дали отогреться. На боевом мостике офицеры с минуты на минуту ожидали звонка сигнальщиков об обнаружении эсминца противника. Пеленгаторный пост постоянно корректировал курс линкора, держа его строго носом к цели. Японцы даже включали локатор в режим облучения, но крайне кратковременно – не столько переживая, что их запеленгуют (это само собой), сколько опасаясь выдать себя по характеристикам локатора.

Молодой лейтенант – старший вахты сигнальщиков на открытом мостике постоянно поглядывал на компас – стрелка стояла неизменно на 44 градусах. Два матроса наблюдали за слившейся с небом линией горизонта прямо по курсу – их задача – эсминец, еще пара пыталась обнаружить воздушную технику противника.

С левого и правого крыльев мостика сигнальщики вращали большие стационарные бинокуляры по всем направлениям. Периодически кто-то из них выкрикивал, докладывая о любом подозрительном, даже привидевшемся предмете. Перестраховываясь, старший вахты звонил на боевой пост, но информация не подтверждалась.

Все это крайне изнуряло, добавляло напряжения и нервозности.

Природа словно снова оказала услугу японцам и поддернула низкие тучи, удаляя горизонт.

В этот момент именно наблюдатель на траверзе, срываясь на хрип, крикнул:

– Господин младший лейтенант, прямо по курсу вижу мачты корабля!

В этот раз энсин не стал тревожить, возможно, очередным ложным сообщением боевой пост, а приказал смотреть в том направлении всей группе впередсмотрящих.

Оттолкнув одного из матросов, он сам приложился к окулярам большого бинокля:

– Я ничего не вижу!

– Я точно заметил мачты. Примерно в десяти-двенадцати милях от нас.

– Не может быть – это предел видимости в такую погоду!

Энсин вглядывался в неспокойную поверхность океана и нечего не мог обнаружить, но вдруг еще один сигнальщик крикнул:

– Есть!

Мачты вражеского корабля то появлялись над волнами, что исчезали вновь, когда судно, стоящее боком к волне, проваливалось к их подножью. Иногда можно было на мгновенье даже увидеть вытянутый профиль эсминца.

Ибо Такахаси иногда сам брался за бинокль, но задерживал свой взгляд вдаль всего на полминуты – впередсмотрящие находились выше боевого поста, оптика у них была мощнее, да и парни были более молоды… поэтому глупо было тягаться с ними в остроте зрения. Однако проявляя нетерпение, а возможно, присущее почти каждому человеку свойство верить в то, что вот они никак не могут, а именно ему улыбнется удача, снова и снова брался за свой германский «цейс».