Александр Афанасьев - Врата скорби. Последняя страна

Над Шук Абдаллой – самолеты перестроились – в этажерку по две машины. Условный сигнал был хорошо виден – зеленого цвета дым в холмах. Радиосвязи с наземными войсками не было, но она и не требовалась. Приказ был отдан на авианосце, и он был ясен – атаковать цели, находящиеся к западу от зеленого дыма…

Первые шесть самолетов перестроились в оборонительный порядок – всякое могло произойти, вплоть до появления русских барражирующих истребителей, ибо это была все же русская земля, земля, юридически находящаяся под контролем Российской Империи. Первые два самолета – в пологом пикировании пошли на цель. В самом начале долины – пилоты сбросили бомбовый груз – и четыре канистры устремились к земле, кувыркаясь. Точности не было никакой – но точности тут и не требовалось.

Полыхнуло. Совершенно не так, как взрываются обычные бомбы – эти взорвались морем испепеляющего огня, пламя – в долю секунды поднялось на пятнадцать – двадцать метров, распространяясь во все стороны и пожирая все, что найдет у себя на пути, включая воздух. Мощь взрывов была такой, что четыре бомбы – полностью перекрыли долину, перекрыли дорогу, ведущую в Шук Абдаллу, и испепелили всех, кто был в районе первой полосы обороны – начиная от пленных боевиков, уже занимающих ее и заканчивая ранеными, часть из которых еще была жива. Отбомбившись – самолеты с облегчением нырнули в воздушную синеву – а на замену им шла уже новая пара. И когда британцы закончили, напоследок пройдясь по окрестностям огнем двадцатимиллиметровых пушек – на земле, в долине Мариб не осталось никого и ничего. Только гаснущее пламя, черная, спекшаяся в корку земля и едкая вонь бензина…

Митрий – так и пропал… Наверное, навсегда пропал, и не будет у казака даже могилы. Адское пламя сброшенных англичанами новой конструкции зажигалок – прошлось по долине стеной, сметая все на своем пути. Наемники – потеряли две трети своих людей разом, племенное ополчение – потеряло девять человек из десяти. Из казаков – уцелели только те, кто был при пулеметах и минометах. И те и другие пришлось бросить – тащить их было некому, и боеприпасов к ним – уже не было.

Кательников был пока жив – но это пока: первый раз он был ранен при налете, второй раз – при обстреле местности налетевшими палубными истребителями – бомбардировщиками. Последнее ранение было самым тяжелым – правую руку оторвало почти по локоть. Но он – прижег рану порохом, хряпнул водки с перцем и шел вместе со всеми.

Велехов – ранен не был. Вообще. И потому – ему было стыдно перед своими людьми, которые те или иные ранения получили почти все и сейчас были похожи на инвалидную команду. Но он знал, что ранить его – не так то просто. Как-то давно… так давно, что лица почти стерлись из памяти – садясь в Константинополе на пароход в порту он повстречал гадалку. Это было давно… Константинополь еще назывался Истамбулом, его переименовали только в тридцать седьмом… в порту толпился народ, у касс третьего класса – перехватывали с рук билетики… жили тогда не особо что хорошо и в третьем классе всегда не хватало мест – но билет у него был, по воинской брони. Он курил, облокотившись на свежепокрашенные перила… а рядом шныряли мальчишки, торговали папиросами, газетами, халвой, жареными с солью семечками, щербетом… и надо было опасаться за свой кошелек, потому что помимо торга, пацаны были опытными карманниками и могли стянуть бумажник у зазевавшегося богача за милую душу. Но Велехов за своим карманом не сказать, чтобы следил, потому что в кармане особо ничего и не было…

Тогда то к нему и пристала цыганка. Он имел дело с цыганами в Багдаде – а их там была тьма тьмущая – и выучил выражение «Джа, ромалэ, лавэ нанэ», что значило «отстаньте, цыгане, денег нет». Он и тогда сказал то же самое – а цыганка вцепилась ему в руку, а потом на русском и говорит: Смерть тебя, добрый молодец, не возьмет, будет мимо ходить, да не возьмет – только и жизни тебе не будет. А потом – бросила руку и скрылась в толпе, не взяв ни полушки денег.

Он теперь хорошо понимал ее. Если бы он мог – он бы отдал свою жизнь за жизни тех, кто сгорел или был искалечен, как Кательников. Он помнил, как вцепилась в него жинка Петра… как чувствовала. Как чувствовала…

– Атаман…

Петро – словно почувствовал. Сбавил шаг и пошел рядом. Просто удивительно было, сколько в этом богатыре – было силы, что даже оторванная рука – не сшибла его с ног…

– Чего нос повесил…

– Того…

Петро кашлянул.

– Ты не вздумай…

– Чего?

– Сам знаешь, чего. Грех это…

Странно – но Велехов даже не думал о том, чтобы покончить с собой. Даже после такого. Казаки верят в Бога. Верят в то, что если и остались в живых – то для того, чтобы отомстить…

– Ты, чего, атаман…откуда?

– Не помню. Читал где-то…

Кательников – только и смог, что промолчать

– Что, брат, скверно совсем…

– Да, чего. Живы будем, не подохнем.

Кательников вздохнул и заключил

– Сдали нас, атаман… Сдали.

– Кубыть и нет. Радировали… подняли самолеты. Не знал я… який ад будет.

– Бензин, кубыть. Бомбы с бензином.

– Кубыть, так.

– Как будем?

Жизнь – ответила за Григория, как всегда – неожиданно и страшно. С горной гряды – секанул пулемет – и тут же, с тыла – ему ответил второй.

Врюхались!

– Сотня, к бою! – привычно заорал Григорий, падая на землю – огонь на ответ!

С ходу было понятно – попали. Узкая, ведущая в горы тропа, слева обрыв – метров десять и там – пересохшее русло реки, вади. У них метров пять земли, и ни туда, ни сюда. Только летящий градом свинец – к пулеметам, присоединились еще несколько автоматов. Автоматов… глухой, солидный кашель автоматов Григорий запросто различал на слух. Автоматы – могли быть либо у САС, либо…

Додумать он не успел – плескучий взрыв гранаты отправил его в небытие…

Как это обычно и бывает… у победы много отцов, поражение же всегда сирота.

Разгром идаратовских и племенных банд на подступах к Шук Абдалле, срыв планов казаков-наемников Аль-Хабейли – вызвал в городе небывалое оживление, равного которому старожилы не помнят… наверное, со времен интронизации [39] Торжественная церемония вхождения на трон. .

Первым делом – эмир Абу послал своих людей собирать тела. Тел было много… даже с учетом того, что многие сгорели до пепла из-за применения напалма, а кого-то – горцы утащили обратно в горы – удалось найти более трехсот относительно неповрежденных тел. Их стащили в город и положили на площади рядом с базаром, выставив оцепление. Эмир Абу запретил их хоронить, тела – на глазах у людей терзали собаки и крысы. Так эмир давал понять всем, что тот, кто восстанет против него – не будет иметь покоя даже к смерти, он не будет похоронен по обряду, а будет разорван собаками и обречен на вечные скитания в пределах ада.