Анатолий Дроздов - Князь Мещерский [СИ]

Фон Бюллов встал и, подойдя, дал Брусилову конверт, после чего вернулся на свое место. Командующий взял нож для бумаги, вскрыл конверт и извлек сложенный пополам лист бумаги. Пробежав его глазами, положил на стол.

— Я не могу дать вам ответ немедля, полковник, — сказал гостю.

— Понимаю, — кивнул немец. — Я готов ждать.

Брусилов нажал кнопку электрического звонка.

— Проводите парламентера в офицерскую столовую, — велел появившемуся адъютанту. — Пусть его накормят, предложат вина или чего он захочет. Потом устройте в какой-нибудь свободной комнате и выставьте караул.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! — щелкнул каблуками адъютант.

После того как он с немцем ушел Брусилов пустил послание Гогенлоэ по рукам. Генералы прочли быстро: на листке было всего несколько строк.

— Предлагают прекращение огня и переговоры о мире, — сказал начальник штаба, возвращая письмо командующему. — Как поступим, Алексей Алексеевич?

— Для начала доложу главнокомандующему, — сказал Брусилов и встал. — Прошу не расходиться, господа!

Выйдя из кабинета, он пересек приемную, прошел коридором и толкнул дверь в небольшую комнату, где у телеграфного аппарата сидел молодой солдат с погонами вольноопределяющегося. При виде командующего, он вскочил.

— Сиди! — махнул рукой Брусилов. — Связь со Ставкой есть?

— Так точно! — доложил солдат.

— Вызывай!

Пальцы телеграфиста запорхали по клавиатуре. Разговор, состоявший далее, остался в стопке подшитых телеграмм.

«У аппарата главнокомандующий. Слушаю вас, Алексей Алексеевич!»

«Только что ко мне в штаб явился германский парламентер, полковник Генерального штаба фон Бюллов. Сообщил, что в Берлине случился переворот. Убиты император Вильгельм и его старший сын. Остальные дети императора отреклись от престола. В замятне погибли Гинденбург и Людендорф. Временное правительство объявило Германию республикой. Немцы предлагают прекратить боевые действия и приступить к переговорам».

«Кто возглавил Германское правительство?»

«Генерал-полковник в отставке цу Гогенлоэ. Парламентер ждет ответа. Что ему сказать?»

«Велите начальнику штаба фронта доставить из секретной части пакет номер два, вскройте его при свидетелях и следуйте инструкциям».

«Это все, Михаил Васильевич?»

«Нет, Алексей Алексеевич. Поздравляю с окончанием войны!»

Недоуменно прочитав последнюю строчку, Брусилов вернулся в кабинет, где передал Клембовскому распоряжение Алексеева. Начальник штаба сходил за пакетом лично.

— Вскрываю в вашем присутствии, господа генералы! — объявил Брусилов, получив пакет. — Прошу расписаться на конверте!

После того, как процедура завершилась, он сломал сургучные печати и разрезал ножом шпагат. В пакете оказался запечатанный конверт и несколько листков бумаги. Отложив конверт, Брусилов прочел текст на листках. Генералы терпеливо ждали.

— Итак, господа! — объявил командующий, закончив. — Государыня повелевает нам заключить с немцами перемирие и передать им проект мирного договора. Он здесь, — Брусилов указал на конверт. — А это, — он взял листки, — его текст на русском языке. Ознакомьтесь!

Листки пошли по рукам.

— Похоже на капитуляцию, — сказал Деникин, возвращая листки. — Немцы не согласятся.

— Кто знает? — пожал плечами Брусилов. — Вас ничего не удивляет, Антон Иванович?

— Нет, — пожал плечами Деникин.

— А вот меня – многое. Я докладываю главнокомандующему о парламентере и его сообщении о событиях в Берлине. Михаил Васильевич спрашивает имя главы временного правительства Германии, после чего велит вскрыть секретный пакет номер два. Я так полагаю, Владислав Наполеонович, — он посмотрел Клембовского, — что таких пакетов в секретной части не менее двух?

— Три, — сказал начальник штаба.

— Выходит, Ставка предвидела развитие событий в Германии и заранее озаботилась ответом. Разработала три варианта. Как понимаю, даже имя будущего главы временного правительства было известно. Не удивлюсь, если с этим Гогенлоэ успели приватно побеседовать. Если мои предположения верны, мирный договор он подпишет.

— Значит, конец войне? — спросил Клембовский.

— Алексеев меня с этим поздравил, — буркнул Брусилов. — Слушайте меня, господа! Сейчас приглашаем парламентера и вручаем ему пакет с условиями мирного договора. Объявляем о прекращении огня сроком на три дня. Доведите это до войск. Но держитесь сторожко! Никакой беспечности! От германцев всего можно ждать. Понятно?

Генералы закивали.

— А еще приглашаю вас на обед. Отметим победу! Кто думал год назад, что мы стоять у ворот Берлина и вести с немцами переговоры о капитуляции. Дождались, господа! Слава нашей государыне, которая все предвидела, и в дни тяжких испытаний, выпавших на долю России, верила в победу. Эта ее вера передавалась нам. Спаси ее Господь!

Брусилов встал и перекрестился. Генералы последовали его примеру.

Когда Смирнов вошел в кабинет начальника Московского охранного отделения, тот встал из-за стола.

— Здравствуйте, Платон Андреевич! Рад вас видеть, хотя, признаться удивлен. Чем жандарм может быть полезен разведке Генерального штаба?

— И вам здравствовать, Павел Павлович, — улыбнулся Смирнов, пожимая руку генерал-майору. — Есть деликатное дело.

— Присаживайтесь! — предложил Заварзин.

— Слышал много доброго о ваших замечательных филерах, — сказал Смирнов, когда оба генерала заняли места за столом.

— Что есть, то есть, — довольно улыбнулся Заварзин. — Евстратий Павлович замечательно службу поставил. Жаль, отошел от дел. Но Мокий Силыч, его преемник, не хуже будет.

— Приятно слышать. А дело у меня к вам такое. Нужно присмотреть за одним человеком.

— Кем? — насторожился Заварзин.

— Лейб-хирургом государыни князем Мещерским.

— Вы в своем уме, Платон Андреевич? Следить за женихом цесаревны? Да ежели государыня узнает…

— Вы не так поняли, Павел Павлович. Я просил присмотреть, а не проследить.

— Объяснитесь!

— Есть основания полагать, что Валериану Витольдовичу грозит опасность. На него могут совершить покушение.

— Кто? Революционеры? Так они у меня вот где! — Заварзин сжал кулак. — С началом войны сидят, как мышь под веником.

— Не хотел бы вас обижать, Павел Павлович, но если вспомнить взрыв в Кремле…

Хозяин кабинета засопел.

— Уели вы меня, Платон Андреевич, — вздохнул мгновением погодя. — Солью раны посыпали. Но правы – наше упущение. Как меня за это ругали! — он сморщился. — Хотели от дел отставить. Государыня заступилась, сказала, что сама виновата: не внимала предупреждениям. Я ведь записки начальству писал, указывал на беспорядок в Кремле. Шатались там, кому не лень, проходной двор устроили. Эти записки и спасли, хотя вину за собой чувствую, — Заварзин снова вздохнул. — Но теперь подле государыни по-другому: мышь не проскочит! В оправдание скажу, что революционеры в том деле – пешки. Самим бы такая пакость не удалась. Иностранцы за ними стояли.