Василий Криптонов - Заметки на полях

С мамой, разумеется, опять были скандалы и истерики. Но и это прошло. Я стал примерным мальчиком, честно. Ну, почти примерным. Курить, например, бросил. Рыбин надо мной стебётся, но это он так, не всерьёз. Мы с ним не то чтобы друзья, но общаемся.

Гоша ничего не понял. Потом он понял, что ничего не понял, и принял это. С ним мы друзья. Часто гуляем с ним и с Катей. Вместе нам весело.

Ну и да, Катя. К ней вернулась улыбка. Слабая и нежная. Я хотел сделать из неё бойца — не сделал. Ей не пришлось учиться летать — пока хватает и моих способностей. И я буду рядом, пока могу. Слава тебе, Господи, за это счастье. Пусть ей и никогда не придётся быть сильной. Пусть силы не покинут меня. А она будет ангелом, и серость её не коснётся.

Она пришла на мой день рождения, и в волосах у неё был красный бант.

— Ты напоминаешь мне Кики, — сказал я, открыв дверь.

— Кого?

— Это… ведьма-курьер. — Я посмотрел на красивый свёрток у неё в руках.

— Ну, спасибо!

— Всегда не за что!

Она засмеялась и вручила мне подарок. Это был толстый блокнот книжного формата, с дарственной надписью на форзаце. Он сейчас лежит у меня на столе. Я пока не решаюсь в нём писать. Мне кажется, там должно быть что-то особенное. А может быть, я и не прав. Ведь жизнь — река, и иногда нужно лишь плыть по течению.

В школу я вернулся. Коллектив, подумав, меня принял. По фигу мне был этот коллектив, на самом деле. Коля Игнатьев меня избегает. Да и по фигу мне на этого Игнатьева, чесслово… Вот уж перед кем извиняться не стану.

Спокойно жить мне было трудно, и я запустил социальный эксперимент.

— Рыба, — сказал я, когда пацаны курили за школой на перемене. — Вол. У меня к вам серьёзный разговор.

— Чё? — кивнул Рыба.

— В десятый класс хотите?

— Чё? — удивились они оба.

— Десятый, одиннадцатый.

Разговор выдался нелёгкий, долгий. В итоге пацаны не без печали признались, что трезво оценивают свои силы, и вряд ли учителя будут в восторге от этой идеи.

— Всё ништяк, — отмёл я их сомнения. — Пушкин с вами. Для начала попробуем закончить вторую четверть без троек.

Наверное, в этот момент где-то в школе икнул застенчивый и незаметный мальчик Дима Семёнов, почувствовав, что двух отморозков ему терпеть ровно на два года больше, чем он рассчитывал. Ну… что поделать. У верблюда два горба, потому что жизнь — борьба. И у всего в конечном итоге будет какой-нибудь смысл. Наверное.

Минули короткие осенние каникулы. Началась вторая четверть. Ноябрь выдался снежным. Пожалуй, это уже была зима — привилегия Сибири, допремьерные показы зимы.

Однажды, когда я шёл по коридору к своему классу, меня кто-то от души хлопнул ладонью по затылку. Я повернулся, недоумевая, кто это такой на всю душу отчаянный. И раскрыл рот.

— Саечку за испуг. — Аня пальцем приподняла мне подбородок так, что зубы щёлкнули. — Ты рад?

— Ты что здесь делаешь?!

— Познакомься со своим новым школьным психологом, Семён, — важно сказала она.

— А… А мама?

— Ей уже гораздо лучше.

Мы молча смотрели друг на друга. Взглядами сказали больше, чем могли бы словами.

— Спасибо, — произнёс я спустя минуту.

— За что?

— За то, что научила меня сливать финал. Ты подумай о курсах антилитературного мастерства. Немного раскрутки — и…

Аня засмеялась.

— Семён-Семён… Ты так ничего и не понял?

— Чего я не понял?

— Нет никакого финала. Никогда. Река течёт. А потом впадает в океан. Огро-о-омный такой океан.

Я, улыбаясь, смотрел ей вслед.

— Кто это? — спросила Катя, неслышно подойдя сзади.

— Наша крёстная мама.

— Чего?!

— Новый психолог. Это к ней я ездил тогда… Ну, ты помнишь.

Взгляд Кати изменился. Аня уже отперла дверь своего нового кабинета. Открыла дверь, которая, сколько я себя помнил, стояла запертой.

— Красивая…

— Это да, — не стал спорить я. — А ты — лучшая.

Когда я её приобнял, она расслабилась. Маленькое доверчивое существо, которое мне повезло приручить.

В общем, жизнь вошла в колею. Мне нравилось просыпаться утром, и я спокойно засыпал по ночам. Я — жил. Как и завещал дядя Петя, которого я больше ни разу не видел. Впереди была целая жизнь, и мне не страшно было смотреть в будущее.

Однажды после школы, разделавшись с уроками, я откопал у себя на столе ту тетрадку, в которой набросал план романа. Открыл её, перечитал заметки…

— Знаешь, что, дядя Петя? — сказал я пустой комнате. — Иди ты в жопу. Если я не смогу написать эту историю так, чтобы в ней уместилась моя душа — можешь послать Дантеса меня пристрелить.

Истории не хватало двух важных вещей. Названия и имени героя. На обложке я написал большими буквами: «Эра Огня. Первые искры». Потом открыл первую страницу и задумался.

Вспомнил пацана из параллельного класса. В прошлой жизни мы с ним неоднократно оказывались в одной луже. Не дружили, не общались. Тяжело сходиться на почве собственной ничтожности. Каждый думает, что он-то Лев Толстой, а это всё временные неурядицы. Но я изменился, и теперь я хотя бы Пушкин, а вот он…

Рыба постоянно его шпынял. Я, когда мог, его одёргивал, хоть и понимал, что Рыбе нужна отдушина. И моими стараниями Рыба и Вол перейдут в десятый класс. Так что да, немножко меня глодало чувство вины перед этим парнем. Про таких, как он, не пишут книг… А я напишу.

— Нарекаю тебя Димой, — сказал я и вписал имя на форзац. — Но это ненадолго. Мы тебе потом что-нибудь фэнтезийное подберём. Меч дадим. Девчонок красивых. И закроем кармический долг.

Ободрённый этой мыслью, я вставил в убогую монофоническую магнитолу кассету, одну из похищенных у Ани. Первый альбом «Gorillaz» и пока единственный. Сделал погромче. Дома я был один, ничто не мешало расслабиться.

Я с удовольствием подпел Албарну, отбивая ручкой такт. Было что-то в этой музыке… Непередаваемое. Примитивное и вместе с тем — гениальное. Больше всего мне нравилась песня «Starshine», ближе к концу. Когда придёт тепло, мы с Катей залезем на какую-нибудь крышу и будем под неё танцевать, ибо это прекрасно. Наверное, мы будем немного пьяными, но будем очень стараться не упасть. Нет, она пусть не старается — я постараюсь за нас обоих. Пока она со мной — она не упадёт.

Началась вторая песня. Я поднялся со стула, прошёлся по комнате, вновь подпевая:

Предчувствие прекрасного переполняло меня. Да, вот такой он, этот альбом — как предчувствие. Подготовка к чему-то удивительному и невероятному. Вступление. Начало…

Сквозь гитарные риффы донёсся «динь-дон». Наверное, Катя. Или Гоша. Может, и Рыба — почему нет? Кто-то из людей, составляющих сегодня мою жизнь. Я вышел в прихожую, не стал заглядывать в глазок. Повернул ручку замка, открыл дверь…