Александра Стрельникова - Не буди лихо (Слепой Циклоп) [СИ]

— Зачем ему насиловать свою же любовницу?

— Не знаю… Но цель какая-то должна была быть. Так же непонятны причины избиения Миши Румянцева, а я согласен с Иваном — все это части одной скверной истории. Знаете, как кусочки мозаики — пока не поймешь, не увидишь ее всю целиком, не разберешься, где должны лежать оказавшиеся у вас в руках разрозненные фрагменты, и вообще имеют ли они отношение к ней.

— Так вы что же и убийство своей служанки притягиваете сюда? Это же просто смешно! — Иевлев даже всплеснул руками.

— Понимаете, Олег Федорович, если бы это было простое убийство — из ревности, по пьянству… Ну, как это чаще всего и бывает у нас в деревне… Но оно происходит именно тогда, когда в доме появляется сыщик из Москвы, который расследует оба предыдущих преступления — и убийство моего брата, и нападение на Мишу. Совпадение? Допустим. Но подозрение падает на этого самого сыщика, и вы говорите, что есть весомые улики, доказывающие, что преступник — именно он… Поскольку я глубоко убежден, что Чемесов не делал ничего подобного, остается только думать, что он кому-то сильно мешает! Кстати, если не секрет, что это за улики?

— Как раз секрет. И вообще, по-моему, мы договорились, что вопросы буду задавать я.

— Прошу прощения, — Орлов нахмурился и упер глаза в сцепленные на коленях руки.

— Благодарю. Итак, прошу вас подробно, вплоть до мелочей, описать, во что был одет господин Чемесов, когда спустился к ужину.

— Значит, возле убитой нашли что-то из его вещей… — задумчиво констатировал Николай, и Иевлев грозно воззрился на него — все-таки трудно иметь дело с профессиональными юристами, тем более, если они так проницательны.

— Хорошо… — Орлов прикрыл глаза и начал монотонным голосом свое перечисление. — Темный костюм-тройка. К тому моменту, когда Ивана удалось добудиться, его вещи уже высохли, и Наташа вычистила и отгладила их… Кстати, прошу иметь в виду, что после своего купания в проруби Чемесов не видел своей одежды — пока был в бане и после, когда она сохла. За это время кто угодно мог…

Иевлев прервал Николая нетерпеливым жестом, и он, смирившись, кивнул.

— Дальше… Белая рубашка. Другая. Не та, что была на Иване с утра.

— Откуда вы это знаете?

— На этой были характерные замятины. Словно ее только что вынули из багажа.

— Вы наблюдательны…

— Несколько лет назад я занимался изучением некоторых аспектов распределения внимания у человека. Экспериментировал сам на себе и с тех пор не могу избавиться от привычки замечать подобные мелочи и на их основании строить логические выводы. Чем только не увлечешься, живя в одиночестве в глуши… — Орлов развел руками, словно извиняясь. — На чем мы остановились? Ах да… Свежая рубашка. Галстук. Булавки в нем не было. Часы в жилетном кармашке — не знаю какие. Он их не вынимал, а цепочка серебряная, не новая.

— Какие-то другие украшения? Запонки?.. — Орлов призадумался, и Иевлев невольно затаил дыхание — они подобрались к тому, что собственно и интересовало его в первую очередь.

— Ничего не могу о них сказать. Не видел.

Олег разочарованно отвел глаза.

— Хотя… — задумчиво проворчал Николай. — Что-то его раздражало весь вечер… Что же? Он постоянно одергивал один рукав пиджака, потому что из-под него слишком далеко высовывался манжет рубашки… Если бы мне было позволено строить предположения, я бы сказал, что одной запонки у него просто не было… Вот оно! Это ведь именно то, что вам было надо, господин Иевлев? Не так ли? Хотелось бы только понять, что я только что сделал — погубил или защитил Ивана…

На следующее утро Иевлев получил возможность убедиться в правоте Николая Орлова и всех остальных, кто предупреждал его, что в деревне с ним говорить не станут. Все, к кому бы он ни обращался, в момент тупели, не понимали его вопросов и, казалось, вообще едва-едва умеют говорить. Олег злился, и это лишь усугубляло положение.

Он вернулся в поместье Орлова — здесь, по крайней мере, с ним общались. Он еще раз придирчиво допросил Глафиру — кухарку Николая Станиславовича и Никифора, которые, даже несмотря на приказание барина, отвечали на его вопросы неохотно. Потом опросил Михаила Румянцева и хотел уже вновь приняться за Александру Павловну, но с раздражением выяснил, что она только что уехала куда-то с Никифором.

— Я никому не разрешал покидать поместье, — бушевал он, расхаживая из угла в угол по кабинету Орлова, чем необычайно нервировал Мушку.

— Не знал, что мы под домашним арестом, — невозмутимо откликнулся Николай и, отвернувшись, демонстративно зашелестел бумагами.

— Куда она могла отправиться? — уже сбавив тон, спросил Иевлев.

— Да куда ж тут денешься? Может, в деревню. А может, до города — по магазинам пройтись, письмо, наконец, отправить. А может, просто прокатиться. Никифор нашел в Александре Павловне родственную душу. Я-то не люблю лихачества.

— Кататься, значит?

— Я только обрисовал вам все имеющиеся возможности.

Нетерпение снедало Иевлева. Не имея сил сидеть в доме, он оделся и пошел по дороге прочь от поместья. Николай из окна своего кабинета проводил его долгим взглядом.

— Вот не деревенский человек, — качая головой, заключил он. — Не умеет жить медленно. Все торопится куда-то, а потому решает все поспешно, не замечает, не осмысливает, просто не воспринимает простых, текущих в естественном ритме вещей. Реагирует только на критические ситуации. Видит только их. А потому такой злой, дерганый.

Николай был первым и пока единственным в роду Орловых (по крайней мере, на протяжении пары поколений точно) поклонником деревенской жизни. Его родители, брат, дедушка с бабушкой, насколько он их помнил, были людьми сугубо городскими. Цивилизация наложила на них свою железно-каменную руку. Поэтому фамильным поместьем, их родовым гнездом все последние годы, с тех пор как вырос и стал самостоятельным, занимался только Николай. Он любил это место, холил и лелеял, занимаясь выведением новейших сортов пшеницы на богатых, жирных черноземах Воронежской губернии с тем же увлечением, с каким в университете изучал юриспруденцию. Очень скоро его хозяйство из рядового превратилось в одно из самых прибыльных.

Когда умирал отец Василия и Николая Станислав Орлов, он поделил свои немалые деньги отнюдь не поровну — практически все, да плюс титул досталось старшему сыну, и только тогда еще вполне средненькое поместье — младшему. Теперь же состояние Николая было ничуть не меньше того, что получил в наследство его брат. Поместье процветало, а вместе с ним и люди, которые трудились на его землях. В округе говорили, что на землях Орлова живут самые богатые мужики во всей России. В Подрезки — ближайшую к усадьбе Орлова деревню, где, собственно, и напоили Ивана, даже из Санкт-Петербурга приезжали. Мужики только улыбки прятали в бороды. А Порфирий Коротков так отвечал столичным высоколобым умникам: