Юлия Гордон-Off - Карелия [СИ]

Я уже смогла говорить, вернее, шептать, и всё равно было больно губам и я больше молчала или повизгивала, когда мне делали перевязки и мазали лицо какой-то вонючей дрянью. Когда она накладывалась свежая, то очень больно щипала и жгла кожу, словно на лице у меня кожи совсем не было. На перевязке я познакомилась с Полиной Игнатьевной, моим лечащим врачом. С насупленным лицом лет тридцати, с постоянно сведёнными над переносицей бровями туго затянутая в халат с завязками на спине, с совершенно плоской грудью и почти без талии, такой очень аккуратный цилиндрический столбик от плеч до бёдер, в середине перехваченный поясом халата с глухим узлом в центре. Из-под надвинутого на уши колпака я не видела ни разу её волос, про себя я веселилась, пытаясь представить её лысой без колпака, то есть такую глянцевую загорелую блестящую лысину над её богатыми, даже кустистыми бровями. Но это я не злобно, скорее шучу по-доброму. Она совсем не плохой человек. Как сказал Сосед, она ещё очень молодой врач и её напускной строгий вид, это маска, за которой она прячет свою неуверенность…

На второй день мне уже дали жиденькую манку на воде, но такую восхитительно горячую и я с удовольствием дула по команде тёти Клавы на ложку, в которой она подносила к моему лицу горячую парящую кашу. Это такая важная работа, я губы непослушные дудочкой складываю и дую, у меня почти нет сил и я быстро устаю, но это такая важная и необходимая работа и я её очень ответственно и сосредоточенно делаю. А тётя Клава очень серьёзно контролирует и понимание важности, словно сочится из каждого её движения. Но у меня так мало сил, что я очень быстро выдыхаюсь и мне ужасно стыдно, что я не оправдала её надежды, но в ответ ни грамма осуждения или недовольства, одно огромное такое тёплое понимание. От этого понимания так уютно и спокойно и я засыпаю какая-то удивительно спокойная и умиротворённая… Кто бы мне раньше сказал, что я смогу когда-нибудь прочувствовать и понять это церковное слово, которое оказалось такое хорошее и совсем не церковное…

А перед этим мне помыли голову. Клавдия принесла тазы и воду в вёдрах, ловко расплела мои давно свалявшиеся косички, а потом несколько раз макнув меня в головой в горячую воду намылила пахучим хвойным мылом. После второго полосканья удовлетворилась и стала вытирать, совсем как мама в детстве, когда голова болтается от движений рук с полотенцем, а мокрые прядки словно не хотят, чтобы их сушили и болтаются во все стороны, словно пытаются спрятаться от сухого полотенца. Голова была такая восхитительно чистая, а кожу аж пощипывает от чистоты. У меня ещё нет сил сидеть, я и не сижу, меня привалили к спинке кровати и подпёрли с боков подушками. Мне немного холодят кожу на шее, груди и спине края намоченной рубахи, но в палате восхитительно тепло и даже тусклая голая лампочка не портит настроения. Потом удивительно не больно расчесала и заплела две косы, бурча, что девки совсем стыд потеряли и в замужних косах ходят невенчанные, а про девичью косу в которой честь девичья и забыли совсем, я про себя хихикаю на это, если уж ты взялась осуждать, так чего же мне две мужние косы тогда сама заплела? Но серьёзность тёти Клавы гораздо выше таких пустячных мелочей. Напоследок замотала мне голову половиной простыни, чтобы досыхала и стала мазать мне лицо вонючей мазилкой, приговаривая, чтобы терпела, если не хочу всё лицо в шрамах, а щиплет, значит лечит! А после во время следующего кормления рассказывала мне всякие новости:

— Тебя, как привезли, моряки же с Ладоги из флотилии, у них свой госпиталь есть, а они к нам, но сказали приказ у них. А Зинка заполошная, услыхала, что моряки с раненым приехали, побежала встречать и смотреть. Прибежала, а там на носилках ты лежишь, но она сразу не поняла, только под одеяло заглянула, а там ты голая и понятно, что не мужик. А она на матросов накинулась, чего это они в военный лазарет девку притащили и ещё раздели, охальники? И где обещанный раненый из-за которого из штаба уже доктору звонили?… А эти лоси безрогие только ржут и на тебя пальцами показывают. А Зинка уже удила закусила, на них наскакивает и блажит дурным голосом, что к ним старшину, сказали, везут, а эта может под старшиной на сеновале детей строгала, но уж никак им гадам не удастся её, Зинку, обмануть и хитрым манёвром в военный госпиталь какую-то старшинскую подстилку засунуть! А эти уже по стенке сидят и за животы от смеха держатся, и Зинку это ещё больше распаляет. Но ей же никто ничего не отвечает, тогда она одна попыталась твои носилки за порог вытащить, да куда ей, но тут твой охранник встрял и так на Зинку рявкнул, что она сразу убежала Полину Игнатьевну звать… Вот теперь Зинка боится, что ты, как очнешься за эти её слова на губу посадишь, ведь ты старшина, а она только младший сержант. Мы же все тут тихвинские, я и до войны с нашей Полиной Игнатьевной в родильном отделении работала. А когда здесь уже стали решать, кого из девок старшей и материальной отвечающей поставить, никто не схотел, вот Зинку и назначили, как самую молодую. Ей тогда младшего сержанта дали, она же у нас теперь старшая да ещё сестра-кастелянша, так она как угольники свои пришила в петлицы, после неделю везде в форме ходила и всем приказы раздавала, пока её тётя Глаша, санитарка наша, ейная родная бабка выходит, грязной половой тряпкой уму не поучила. Слухай, а чего это ты такая молодая, а уже старшина? Звание у тебя в истории смешное такое прописано, Зинке от этого ещё страшнее, не просто старшина, как наш завхоз Панкратий Архипыч, так и он мущина взрослы и сурьёзный, одни усы как у Буденного, что не подходи, а ещё и со статьёй какой…

Только слабость не давала мне корчится в кровати от смеха под этот рассказ, который в лучших традициях хороших юмористов, как рассказывал Сосед, тётя Клава вела каким-то удивительно грустным и проникновенным тоном… Наконец продавила внутрь смешинку и объяснила:

— Звание у меня морское, а так оно равно младшему сержанту. Да и рано мне ещё, я ведь только после начала войны добровольцем в военкомат пошла…

— Ой! Не буду я Зинку радовать, пусть попереживает! Будет ей балаболке наука…

— Тёть Клава! А что там за такой "мой охранник"?!

— Дык, как тебя привезли, было их сразу двое, вот и дежурят по очереди. Оба с ружжами, страсть просто. А этот, который сейчас на колидорте сидит, он так на нашего Полкана похож, взгляд такой же, как мимо проходишь, и не знаешь, укусит или не станет в этот раз. Его ещё мой муженёк покойный притащил щенком совсем. Маленький, слепой ещё, молоко едва лакать научился. А потом жрал как не в себя и худющий, что велик у почтальонши, только башка всегда большая была. А потом шерстью к зиме оброс, заматерел, так такой зверюга вышел, ну чисто медведь. А признаёт только батьку нашего за хозяина. Нас всех хоть по разу, но куснул, паразит. Но не до крови, а для порядка вроде. Зато к нам на двор никого палкой не загонишь, все знают, что Полкан так пожуёт, что потом месяц лечиться будешь… Вот и охранник твой на нашего Полкана похож, зверь в человечьем обличье. Но ведёт себя тихо, только в палату никого не пускает, кроме меня, да Полины свет-Игнатьевны нашей… — вот так. И не поймёшь, то ли это меня охраняют, то ли от меня стерегутся…