Юлия Гордон-Off - Карелия [СИ]

Он встал, одёрнул гимнастёрку, встал и комиссар, мне ничего не осталось, как тоже встать, на нервах не попала ногами в свои тапочки, и встала босыми ногами на холодный пол. Майор полез в планшет, достал оттуда коробочку и книжечку:

— За отличие при выполнении задания командования, за проявленные при этом стойкость, мужество, смекалку и силу воли, вы, Луговых Комета Кондратьевна, награждаетесь медалью "За боевые заслуги"! — он открыл коробочку и достал беленькую медаль на прямоугольной красной колодке, хотел её приколоть, потом сообразил видимо, что на халат прикалывать награду как-то неправильно, стушевался немного, положил медаль в коробочку и пожав руку вручил мне вместе с орденской книжкой. Я взяла её и, вспомнив, вытянулась:

— Служу трудовому народу!

— Вольно, товарищ главстаршина!

— Товарищ майор?…

— Приказом командующего фронтом за особые отличия в службе тебе присвоено новое воинское звание через ступень, так что ты теперь главный корабельный старшина, как я понял, это вроде нашего старшего сержанта…

— Так и есть, товарищ майор…

— Ты уж прости! Такое дело сделала и вела себя, а уж как обратно вышла, мы же похоронили вас уже… Только похоронки не разослали, решили месяц подождать. А тут флот так упёрся… Не держи обид, ладно!

— Товарищ майор, да вы не волнуйтесь так! Я же девушка, а мне эти награды, как вам полуметровый уд…

— Чего?!

— Ну, это бабушка так эту штуку у мужчин называет…

— Ну уж что такое "уд", поверь, я знаю. Ты что этой фразой сказать хотела?

— Да то и хотела… Вы представляете себе полуметровый уд?

— Ну… В некотором роде…

— Вот и с наградой этой, как с таким удом… Все восхищаются, да только где ж дурочку такую найти, что при этом ещё и даст?…

На лицах обоих мужчин застыло непередаваемое выражение, первым не выдержал и заржал комиссар, следом майор. Когда они отсмеявшись и утирая слёзы смогли говорить, майор спросил:

— Но ты что-то конкретное имела в виду…

— Нет. Конечно, спасибо и очень приятно, что не забыли и отметили. Только носить я её всё равно не буду…

— Это почему, интересно? — а лицо напряглось и заострилось.

— Товарищ майор! Вот идёт по улице девушка в форме, знаете, как к ней относятся и что думают окружающие?

— Что она служит Родине в вооружённых силах!

— Это понятно. Но женщины считают её предательницей, ведь она – зараза такая допущена в мужской монастырь, куда им пути нет, а в любви и на войне все средства хороши! И вот эта в форме уже себе фору выхватила и лучших мужиков у них отбивает! При этом мужчины на женщинах-военнослужащих стараются не жениться. Если, конечно, его беременностью к стенке не припёрли, потому что женщина в форме – это не женственно! А ещё женщина на службе видит мужчин без парадного шика и лоска, даже слабых и бессильных порой, кто ж такое простит? Гражданские мужчины видят в нас себе живой укор, что вон даже баба служит, а он в тылу отсиживается. И плевать, всем на то, что это неправда, что она чистая и честная! А уж если ещё и награда на груди, то точно охмурила генерала не меньше и точно ППЖ – "прости-господи"! Знаете ведь как это расшифровывается?

— Конечно… Как-то под таким углом я на это не смотрел…

— Да вы и не обязаны! У вас совсем другие дела и задачи. Да и вины вашей нет, это моё решение. А вот то, что вы так переживаете и волнуетесь за то, что произошло, о вас говорит как о хорошем командире, для кого его подчинённые не пешки, а люди! Поверьте! Я не дифирамбы вам пою! Я так благодарю! Это дорогого стоит!

— Ладно! Захвалила совсем. Я ещё не сказал, что звание тебе не в кучу к медали. Медаль за выход с группой. А звание за идею с гидросамолётами. Очень жаль, что поздно мы о ней узнали. Видишь, у нас мышление сухопутное. Вот даже ты выходила на лодке. А любой из наших бы шёл пешком или ехал, если повезёт, где можно, и только в безвыходном положении форсировал водную преграду. Улавливаешь? Ты видишь в воде дорогу, а мы только преграду, которую требуется форсировать. Но теперь благодаря тебе вопрос эвакуации групп облегчится в разы. Ведь и вас мы могли ещё на первой стоянке, с озера… Как его… Мульяна вроде, вас в первую же ночь тихо забрать. А в Карелии этих озёр… И ребята бы живы остались…

— Так не вышло же ничего…

— А ты думаешь, что больше мы никого и никогда в тыл к финнам отправлять не будем? А идеи, знаешь, они иногда дороже иных дел бывают. Представляешь, сколько эта простая идея, которая никому кроме тебя в голову не приходила, ещё жизней спасёт? Это надо понимать. И понимать правильно!..

— Товарищ майор, а можно спросить?

— Да, конечно.

— А вы посылали самолёт на вторую ночь?

— Да, послали, думали, вдруг у вас только с рацией проблемы и костры на всякий случай разложите…

— Мы слышали, спасибо! То есть я слышала. Но мне до озера самой было не дойти, и командира бросить не могла…

— Ладно! Теперь о делах… Флот отдавать тебя не хочет, но мы можем побороться, возможности у нас есть. Но перед этим хотел у тебя самой спросить, ты не против к нам перейти служить?

— А кем? Мне доктор сказала, что я ещё не скоро восстановлюсь…

— На наш узел связи, а в тыл… Мне кажется, что отправлять тебя в тыл, это слишком расточительно. Мне Сергей рассказал, что ты радиограмму приняла, когда он по второму наушнику уже не слышал вообще ничего. А на нашем узле мы вообще едва слышали, что тебе передавали, наш Виктор сказал, что принять не может, но надеется, что вы там ближе к абоненту и вам лучше слышно. А у нас каждый третий, если не второй радиосеанс в таких условиях, ведь рации переносные и батареи садятся. Нам нужны не просто радисты, а асы, как там тебя на радиокурсах назвали, уникумы. А ещё ты сама работу ребят на себе испробовала и отношение у тебя будет другое, через себя пропущенное, если хочешь, потому что ты всё с другой стороны видела и прочувствовала…

— Товарищ майор, а можно я ещё сначала подумаю… Это ведь ответственность! Да ещё какая…

— Я в тебе не ошибся! Подумай, я не тороплю, торопят обстоятельства. На флоте понимают, что с тобой они в лужу сели, и теперь из принципа отдавать не хотят, ведь и вынос сора из избы никто не отменял. Ты уже взрослая, понимать должна. Поэтому нужно поспешать, но не торопясь…

— Я поняла, товарищ майор, — и тут заговорил комиссар. И голос у него… Дело не в громкости, а в том, что этим голосом явно привыкли отдавать приказы, приказы любые, и они не допускали никаких возражений… Мурашки по спине от этого негромкого голоса…

— Сергей Николаевич, ты нас оставь пока…

— Хорошо, товарищ комиссар. Мне с врачом местным поговорить нужно.

— А я ещё раз представлюсь. Александр Феофанович Смирнов. А Викулин Сергей – мой единственный родной племянник. Ты ему жизнь спасла, а должником я ходить не люблю. И чтобы тебе ещё стало понятнее, я старшего сына потерял в Испании, а второго на Финской. Старший лётчиком был, истребителем, его сбили, выпрыгнул с парашютом, но попал к фалангистам. Изуродованное тело отбили и вывезли через три дня. А младший по стопам своей тёти стал военным врачом, я даже радовался, что врач на передовой бывать не будет, но их медсанбат полностью вырезали финские егеря, всех, и раненых, и врачей с сёстрами. И теперь из всех родственников у меня остался только единственный сын моей сестры. Ты спрашивала, как он сейчас. Сейчас его лечит его родная мать, она очень хотела сама приехать тебя благодарить, потому что вначале никто ничего не понимал, ведь с такими ранениями шансов выжить у него не было, а то, что девочка-радистка, не имея ни инструментов, ни знаний, ни опыта, сделала какой-то дренаж и справилась с каким-то пневмоторком, не знаю, как правильно, это с её слов, я ведь не медик…