Игорь Жеравлёв - Перестройка 2.0 [СИ]

— Ало?

— Старший лейтенант Егор Николаевич Соколов?

— Да, это я. С кем имею?

— Это из приемной Председателя КГБ. С Владимиром Владимировичем плохо.

— Что? Что случилось?

— Извините, не могу по телефону. Он срочно требует вас. Машина ждет у подъезда.

Первое желание было телепортироваться, но, если машина ждет у подъезда, то логичнее поехать на ней. По пустой ночной Москве доставят быстро. К тому же и ехать-то здесь чуть. Ни к чему прокалываться на мелочах.

— Иду! — бросил я в трубку и стал одеваться.

Быстро засунув себя в привычные джинсы и футболку, я положил в карман удостоверение (без него не пропустят), вышел на лестничную площадку, где меня дожидался здоровенный детина в форме младшего лейтенанта ГБ. Он отдал мне честь, приложив ладонь к козырьку фуражки, я кивнул ему и повернулся, чтобы запереть дверь. И в этом момент страшный удар обрушился мне на затылок. Сквозь пронзившую меня боль я, проваливаясь во тьму и тишину, успел подумать: "Надо же, развели как лоха…"

Я плыву в сером тумане, из которого проступают лица. Некоторые мне знакомы, другие я вижу первый раз. Вот Сашка Федотов, подорвавшийся на мине в Афгане на моих глазах. Вот друг юности Вовка Данилов, спившийся и давно умерший. Это девочка, не помню имени, в которую я был тайно влюблен в первом классе. А в эту я был влюблен в 4-м, тоже тайно. Вот улыбается моя первая сумасшедшая любовь в 15 лет, с которой — первый поцелуй и все самые волнительные переживания, которые бывают только раз в жизни. Потом всё уже не так, уже нет той остроты новизны. Вот дочка, ей 3 года и она вытаращила глаза на принесенный мной арбуз.

А вот скалится от боли моджахед, в которого я выстрелил в упор. Я стоял и смотрел на его мучения, застывший от мысли, что я впервые в жизни выстрелил в живого человека. Стоял и смотрел, пока Серега, наш замкомвзвода не добил его выстрелом в голову, и не увел меня, взяв под руку. Я шел и все время оглядывался.

Мелькают чужие лица. Некоторые — добрые, как бы подбадривают меня светлой улыбкой. Некоторые смотрят осуждающе. А другие совсем страшные, нечеловеческие, взгляд их угрожающий.

Все они здесь, в этом тумане, в котором плаваю я. Я? Подождите, а кто это — я? Я пытаюсь поднести руки к глазам и понимаю, что у меня нет ни рук, ни глаз. И тела нет. Вообще. Что же я такое? Душа? А что такое душа?

Вот, появляется лицо Ольги в каком-то сияющем ореоле. Не такое как на земле. Но лицо мне улыбается.

— Оля! — кричу я. Кричу? Да нет никакого крика, вокруг тишина. Да и нечем мне кричать. Но она слышит меня и кивает:

— Привет, Егор! — губы ее не шевелятся, звука нет, слова как бы возникают у меня в голове. Впрочем, не знаю где, поскольку никакой головы у меня тоже не обнаруживается. Как и у Ольги и у остальных — не головы, а какие-то проекции лиц, как маски, но живые на вид.

— Оля, что случилось?

— Тебя убили, Егорка. — Весело смотрит она на меня.

— Как убили? Совсем? — растерянно лепечу я.

— Совсем, — соглашается она. Но в глазах ее нет грусти.

— А-а-а-а, как же, вот…, я же есть или, это что, душа?

— А что такое душа? — возвращает она мне мой же вопрос.

Я растерянно молчу, не зная, что сказать. Потом спрашиваю:

— И что дальше?

Она серьезно отвечает:

— Я не знаю. Это сейчас решается.

— Кем решается?

Она молчит. Потом произносит:

— Тобой решается.

И добавляет:

— К тебе придут. Жди.

И исчезает. Исчезают и все лица, кружившие вокруг. Остается лишь серый однотонный туман, в котором я растворяюсь и уже не чувствую себя. Остается лишь мысль. Сама по себе, без всякого носителя. Скажете, так не бывает? А вы что, знаете, как бывает?

Самое странное ощущение — это даже не отсутствие тела, а отсутствие пространства и, главное — времени. Во времени я его, оказывается всегда так или иначе воспринимал, наблюдал его движение, чувствовал какие-то внутренние часы, отсчитывающие часы и минуты. Я всегда чего-то ждал и тогда время тянулось. Или, наоборот, пытался что-то отсрочить, и тогда оно бежало. И поэтому никогда не было такого вот внутреннего спокойствия. Очевидно, во времени оно просто невозможно.

А сейчас я ни о чем не беспокоился, никуда не спешил, ничего не ждал. Даже слова Оли о том, что ко мне придут, не ощущались мною как что-то, что произойдет когда-то. Я не знаю, как это объяснить, но я одновременно знал, что ко мне придут, что ко мне уже пришли и ушли; что мой вопрос будет решаться, сейчас решается и уже решен. Это все происходило одновременно. Вернее, происходило — неправильное слово, вне времени ничего не происходит, всё всегда есть здесь и сейчас. Хотя и это неправильное объяснение. Как неправильны и слова "одновременно" и "сейчас", которые подразумевают наличие времени. Просто в нашем языке нет понятий, которыми можно выразить это состояние. Все наши понятия и представления основаны на существовании во времени и пространстве. Поэтому я и путаюсь в показаниях. Как можно объяснить какому-нибудь первобытному африканскому туземцу, что вода может быть твердой и по ней можно ходить, если в его языке нет слова "лёд", как нет и представления о том, что это такое и как такое может быть?

Мысль мыслила о том, что все земные представление о посмертии основаны на пространственно-временных аналогиях. Следовательно, они не могут быть верны там, где нет ни того, ни другого. И никто не знает, что за порогом смерти. Даже Иисус Христос никогда прямо не говорил, что такое Царство Небесное. Он всегда говорил об этом в притчах, используя аналогии: Царство Небесное подобно тому-то…. А апостол Павел прямо сказал, что все наши знания об этом вопросе — гадательны и больше похожи на неясные тени в мутном зеркале. [59] Библия, 1-е Послание к Коринфянам, 13:12.

Без тела я никакая не душа, а просто мысль, существующая сама по себе. Хотя это и глупо, ведь мысль — это продукт деятельности мозга, а никакого мозга поблизости не наблюдается. Ну, или всё вокруг — это и есть мозг. Чей мозг? Бога? Ничей? Общий? Мой?

Интересная мысль, решила мысль сама о себе. Может быть, я в том мозгу, который меня и породил? И мысль пошла по кругу. Но тут прогрохотал голос:

— Я первый и последний! [60] Библия, Книга Откровение Иоанна Богослова, 1:10-17.

Вокруг вспыхнули ослепительные огни, и между огней проявился некто, на чье лицо невозможно было бы смотреть, если бы у мысли были глаза. Оно сияло ярче солнца, а волосы, спадавшие по обе стороны лица, были белее самого чистого снега. Казалось, что это невозможно, но из его глаз лился свет еще более яркий, нежели свет тысячи солнц. Изо рта у него выходил обоюдоострый меч, а когда он начал говорить, его голос был подобен шуму водопада.