Александр Михайловский - Великий канцлер

– Да-да, товарищи, – сказала Наденька, настроение которой сразу улучшилось при виде украшающих стол деликатесов, – МЫ вас слушаем…

– Для начала, товарищ Ленин, – сухо сказал полковник Баев, еще не раскрывавший своего инкогнито, – ознакомьтесь вот с этим…

Он открыл свой маленький чемоданчик и передал Ильичу толстенькую книжку в потертой, но все еще яркой глянцевой обложке. На обложке, по износу которой было видно, что книгой активно пользовались, был изображен Большой Кремлевский дворец за кремлевской же стеной и написано «А.С. Барсенков. А.И. Вдовин. История России 1917–2009»

С совершенно округлившимися глазами Ленин взял книгу, машинально открыл обложку, глянул на титульный лист и, тихо сходя с ума, прочитал: «Издание третье, расширенное и переработанное. Рекомендовано УМС по истории и искусствоведению, УМО по классическому университетскому образованию в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений обучающихся по специальности История. АСПЕКТ-ПРЕСС, Москва 2010».

– Так вы… – придушенно произнес он, глядя на своего нежданного гостя.

– Да, вы правы, – добродушно ответил тот, – разрешите представиться: полковник службы имперской безопасности Баев Игорь Михайлович, имею к вам особое поручение от канцлера Российской Империи Павла Павловича Одинцова и письмо от вашего товарища Кобы, в миру называемого Иосифом Виссарионовичем Джугашвили. Да вы не бойтесь, Владимир Ильич, мы пришли не за вами, а к вам; и вообще, как и многие в нашем времени, я – человек, сочувствующий вашим идеям. В общем. И Павел Павлович тоже. Разногласия начинаются в деталях. Но прежде чем я изложу вам предложение товарища Одинцова, вы должны хотя бы бегло ознакомиться с этой книжкой, чтобы, пусть даже в общих чертах, понимать цену вопроса… А мы подождем, пока вы закончите.

Ой! Услышав роковые слова «служба имперской безопасности», Наденька тихо прикрыла рукой рот. Хорошо, что хоть бутерброд с ветчиной оказался полностью прожеван и проглочен. А то бы наверняка подавилась. Между прочим, ужасами этой самой «имперской безопасности» газеты уже три месяца кряду запугивают европейских обывателей, так что Наденькино изумление вполне объяснимо. Вздохнув и бросив укоризненный взгляд на супругу, Ильич погрузился в чтение, быстро-быстро переворачивая страницы…

Так продолжалось час, два, три… Время от времени Ильич делал перерыв, не чувствуя вкуса, проглатывал пару бутербродов, запивая их чаем, и снова погружался в чтение. Он поверил – поверил сразу, потому что все произошедшее за последние полгода можно было объяснить либо вмешательство пришельцев из будущего, либо происками доброго боженьки, по-другому никак. Боженьку он ненавидел с самого детства, с гимназических уроков Закона Божьего, так что пришельцы из будущего выглядели в его глазах гораздо предпочтительней.

Когда «беглое усвоение» было закончено, Ленин отложил книгу и одним глотком допил холодный чай. Главное, что он извлек для себя из этого чтения, была принципиальная возможность пролетарской революции и построения социализма. Правда, потом все рухнуло – причем так, чтобы больше не подняться; и, как он понял, никто даже и не пытался объяснить то, что произошло, все ограничивались простой констатацией фактов. Это был вызов – в первую очередь его самолюбию, и он во чтобы то ни стало должен разгадать эту загадку. Но сначала следует обратиться к этим людям и спросить, что они для него хотят…

– Ну-с, товарищи… или же все-таки господа… – произнес Ильич, глядя на полковника Баева, – рассказывайте, что вам велел ваш начальник, и какое предложение он просил вас передать…

– Предложение простое, – ответил полковник Баев, – присоединиться к нашей команде и продолжить борьбу за социальную справедливость на должности министра труда. Как вы понимаете, в противном случае судьба ваша будет печальна: отказ от политической деятельности или смерть; ибо ставить над страной эксперименты ценой в двадцать миллионов жизней мы вам не позволим.

После этих слов Наденька чуть было еще раз не подавилась бутербродом. Сам Ленин был значительно сдержаннее.

– А почему бы, – сказал он, пожав плечами, – вам не подыскать на эту должность какого-нибудь нормального чиновника? А я умою руки. Уж больно хлопотную должность вы мне предлагаете.

– Это недопустимо, – ответил полковник, – потому что нормальный чиновник, скорее всего, запорет порученное ему дело. Тут нужен человек, который бы буквально горел на службе и для которого права рабочих и социальная справедливость не были бы пустым звуком. И подчиненные ему фабричные инспектора (я имею в виду ваших товарищей большевиков) должны быть под стать своему министру, чтобы буржуи – такие как присутствующий здесь Савва Морозов – ходили по ниточке и строго исполняли нормы законов.

– А без буржуев обойтись никак нельзя? – с некоторым раздражением спросил Ленин, – Почему вы, наконец, не хотите национализировать средства производства-с и избавиться от этих паразитов? Поймите, существование буржуазии и социальная справедливость несовместимы.

– Тут, товарищ Ленин, – со вздохом ответил полковник Баев, – необходимо смотреть на проблему шире. Во-первых – мы не в состоянии организовать массовую национализацию промышленности, потому что такое явление способно разом обрушить всю экономику. Во-вторых – защищать права трудящихся требуется не только на частных, но и на национализированных предприятиях, ибо администрация предприятий в погоне за прибылью учиняет нарушения закона вне зависимости от формы собственности. В-третьих – у нас есть огромные сомнения в целесообразности национализации мелких предприятий. В тот раз такой максимализм тотальной национализации дорого обошелся первому в мире государству рабочих и крестьян. Целесообразно национализировать крупные заводы и фабрики, электростанции, рудники, шахты и нефтепромыслы, которые достаточно просто заставить работать при помощи централизованного управления. Миллионы пудов руды, каменного угля, нефти, чугуна, стали и алюминия крайне легко поддаются учету и планированию. Но вот национализация мелких фабрик и полукустарных мастерских, выпускающих товары, непосредственно потребляемые народом, приводит к тому, что, загнанные в централизованную систему, эти предприятия становятся неэффективными. Из-за централизованной системы управления, замедляющей ответную реакцию на изменения спроса, и своей глубокой вторичности для государства по сравнению с так называемыми флагманами индустрии эти заводы и фабрики начинают выпускать ненужные товары, спрос на которые уже удовлетворен, а нужных товаров выпускают совершенно недостаточное количество. Из-за этого получается такой парадокс: с одной стороны, склады завалены качественными, но ненужными товарами, с другой стороны, нужного покупателям здесь и сейчас в продаже нет или оно имеется в недостаточном количестве, а когда нужный товар все-таки появляется в продаже, то это вызывает ажиотажный спрос, и его скупают не потому, что эта штука людям нужна прямо сейчас, а про запас. Это явление, свойственное чисто социалистической экономике, называется «дефицит» и как раз оно и привело к ее краху. Если люди, несмотря на всю социальную справедливость, за свои честно заработанные деньги не в состоянии купить нужных им вещей, и даже продукты распределяются по карточкам, как во время войны или тяжелого бедствия – значит, экономическая система показала свою неработоспособность.