Андрей Посняков - Синяя луна

Итак, трое. Пастух Чунь, повар Лянь Ваньчжу и начальник станции Ань Цулянь. Кто же из них предатель, разбойничий выкормыш? Легче всего передавать лиходеям сведения было, естественно, самому начальнику. Но ему же – и совсем не выгодно. Тангутское государство, как и его соседи – Цзинь и Сун, являло собой чистейший тип чиновничье-бюрократической власти, где от государственной машины зависело всё. А начальник ямской станции – это очень-очень хорошая должность, и в некотором смысле – даже трамплин к последующей карьере. Рисковать – значило навредить самом себе. Или – так: риск должен быть оправдан! Скажем, значительной платой услуг. Стали бы разбойники платить много – а малой мздой тут явно не обойдёшься? Наверное, стали бы. Если бы не нашли более простой и дешёвый путь – завербовать кого-нибудь помельче.

Таким образом, не скидывая со счетов Ань Цуляня, судебный чиновник обратил самое пристальное внимание на двух остальных подозреваемых, и, в первую очередь, на пастуха. Чунь оказался человеком нелюдимым, нелюбезным и неприветливым. Был замкнут, никогда – насколько смог заметить следователь – не улыбался, да и внешность имел соответствующую: этакий угрюмый брыластый тип лет сорока пяти, коренастый, с морщинистым смуглым лицом и узкими, едва заметными, глазками. Как удалось быстро установить, пастух угонял ямских лошадей с утра, и возвращался к вечеру – оставаться на пастбище на ночь строго запрещали ямские правила. Пастбище находилось к югу от станции, на небольшом плоскогорье, окружённом ореховыми кустами и редколесьем. Отлучиться куда-либо, а потом вовремя вернуться оказалось практически невозможным – поговорив со слугами, Инь Шаньзей специально высчитал нужное для этого время. Учитывая путь от пастбища до яма – не получалось никак. К тому же следователю как-то удалось подсмотреть возвращение табуна. Господи! Как изменялся пастух, оставаясь один на один с лошадьми! Каждого коня называл по имени, ласково, весело – даже шутил с лошадьми. И глаза его при этом светились таким счастьем и обожанием, что даже и незаинтересованный человек пришёл бы к выводу – вот человек на своём месте! Похоже, пастух Чунь был полностью доволен своим положением, что подтвердил и Ань Цулянь, хмыкнув:

– Доволен? Да Чунь просто счастлив! Он же из очень бедного рода – а тут и лошади, крыша над головой, и пища, ну и жалованье в конце концов, пусть даже не очень большое.

Инь Шаньзей лишь подавил вздох: похоже, служить разбойникам у пастуха было ещё меньше оснований, чем у начальника яма.

Третий подозреваемый – повар Лянь Ваньчжи, огромный добродушный толстяк – одним своим видом вызывал невольное уважение. Физически сильный, он всегда улыбался, и круглое, несколько расплывшееся от жира, лицо его прямо-таки излучало радушие и веселье, причём, похоже, вполне искреннее. Это, конечно, был не показатель, но, с другой стороны, как удалось установить, отлучки повара не носили какого-то длительного характера. Час, другой – далеко ли уйдёшь за это время? Хотя, с другой стороны, Лянь Ваньчжи вполне бы мог встречаться с кем-нибудь или, скажем, оставлять в условленном тайнике записки, тем более что ходил он всегда в одно и то же место – на берег реки Эцзин-гол. Там в изобилии росли и шафран, и шалфей, и щавель и ещё много чего другого.

Установив место, Инь Шаньзей не поленился прогуляться туда сам, естественно, в отсутствии повара. Хорошее оказалось место, душевное – излучина реки, играющая не перекатах рыба, простор. И хорошо виден постоялый двор, и стражники на башне, а уж ему-то вся излучина – как на ладони. Никто незаметно не подберётся.

Сделав для себя подобные выводы, следователь решил дожидаться каравана. Всё равно какого – лишь бы пришёл. Инь Шаньзей рассуждал так, что, при появлении купцов, разбойничий соглядатай обязательно должен сообщить об этом своим хозяевам, и сообщить более-менее подробно – какой товар, сколько людей, имеется ли специально нанятая охрана? А значит, кто-то из этих трёх – Ань Цулянь, повар Лянь Ваньчжи или пастух Чунь – должны вести себя не так, как обычно, и хоть чем-нибудь да себя выдать. Осталось лишь за ними внимательно последить.

После прихода каравана следователь не спал всю ночь – ни пастух, ни повар, ни начальник станции никуда не отлучались. Боле того, они остались на постоялом дворе и днём! Что, в общем-то, и было оправданно – повар готовил для постояльцев пищу, пастух – за определённую плату менял лошадей, ну а Ань Цулянь, так сказать, осуществлял общее руководство.

И никак они не могли ничего никому сообщить – всё время были у всех на глазах, никуда не отлучаясь!

Инь Шаньзей даже вздохнул и, усевшись за длинный, установленный во дворе под навесом стол, и лениво принюхивался к аппетитным запахам, доносящимся из расположенной поблизости летней кухни, в которой, у сложенной из чёрных камней печи, деятельно хлопотал добродушный толстяк-повар.

Так же на виду был и пастух Чунь – во-он он, в конюшне, задавал лошадям корм. Ну и Ань Цулянь тоже намозолил глаза – так целый день по двору и шастал. Неужели, нет здесь никакого соглядатая? Нет, не может быть, не может. Слишком уж точную информацию, судя по всему, получали разбойники.

Но все – начальство и обслуга яма – находились здесь, во дворе! И стражники – на своих местах: кто на башне, кто у ворот, а свободные от вахты азартно резались в кости под тенистым навесом у караулки.

Кстати, а куда направляется караван? Где караван-баши? Ага, кажется, во-он тот хорезмиец с крашенной охрой бородой и в белой большой чалме. В Турфан, и дальше – в Хорезм? Да, дорога не близкая, и весьма опасная. Ах, имеются воины? Да вижу. Полсотни человек охраны! Да что же вы такое везёте? Наложниц для хорезмшаха? Ну, ничего себе, охрана!

Тогда уж тем более соглядатай должен сообщить! Такой-то караван, столько то лошадей, повозок, верблюдов, воинов. Основной товар – рабыни.

Вот, примерно так. Главное сообщить, а уж нападать или нет – то пускай атаман разбойничьей шайки решает.

Бамс! Цзинь-нь-нь-нь!

Что такое?

Следователь резко обернулся на звук, увидев, как оконфузившийся слуга быстро склонился у небольшого столика летней кухни. Уронил какой-то горшок, косорукий! С квашней или тестом. Хорошо хоть – не на землю, а в большой медный таз. Об него, похоже, неловкий слуга и споткнулся – а нечего тут под ногами всякие тазы расставлять! Именно так, враз потеряв всякое добродушие, и заявил повар! А потом ещё и высказался по поводу личных качеств слуги.

Тот – молодой скуластый парень – что-то испуганно пролепетал в ответ, и, быстренько прибрав квашню в поданный поваром горшок, прихватив таз, побежал к колодцу – видимо, мыть.

Произошедшее несколько развлекло следователя, и он даже почувствовал голод. Зашёл на кухню, к повару – получил плов, такой вкуснющий, что аж свело скулы.