Алексей Ракитин - Уральский Монстр

Осмотр показал, что брюшная полость загрязнена травой, старой листвой и заполнена большим количеством крови. Вкупе с большим количеством открытых ран, длительное время находившихся в антисанитарной обстановке, это грозило сепсисом даже в случае успешной операции. От вставшей к операционному столу Зинаиды Негановой, молодого ещё хирурга, которой в тот момент не исполнилось и 30 лет, потребовалось всё мастерство и хладнокровие, чтобы в ходе шестичасовой операции выполнить необходимые манипуляции с максимальной тщательностью. Её профессионализм спас девочке жизнь, несмотря на то, что все специалисты расценивали шансы на благоприятный исход хирургического вмешательства как весьма невысокие. Конечно, очень помогло и то обстоятельство, что не были повреждены внутренние органы: печень, кишечник, желчный пузырь.

Следов изнасилования или каких-то манипуляций в области половых органов найдено не было. Данное обстоятельство до известной степени сбивало с толку, поскольку затрудняло достоверное определение мотива совершённого посягательства. В Советском Союзе такого рода преступления – то есть заставлявшие подозревать сексуальный мотив, но не содержавшие в явном виде состава половых преступлений – относили к категории «деяний, совершённых в условиях неочевидности мотива». Они оправданно считались наиболее сложными в раскрытии [7].

Несколько дней жизнь Али висела на волоске, но постепенно состояние девочки стабилизировалось и понемногу стало выправляться, хотя долго не могло прийти в норму. Даже вечером 25 июня, то есть спустя почти 2 недели с момента ранения, держалась температура 37,8°С, а пульс достигал 94 ударов в минуту. Отец девочки, Георгий Губин, очень сильно переживал из-за случившегося и корил себя за невнимание к ребёнку. Первые три дня он не отходил от кровати дочери и даже первые показания сотрудникам уголовного розыска дал в больнице. Трагедия с дочерью до такой степени потрясла его, что он дал зарок бросить пить спиртное – судя по всему, человек этот жил не без страха Божия в душе. Аля находилась в больнице ровно месяц и была выписана 13 июля.

Так выглядела завязка этой истории, и нельзя не признать, что в произошедшем было много неясного. Осмотр места обнаружения раненой девочки ничего ценного с точки зрения расследования обстоятельств случившегося не дал. Причина оказалась тривиальна – сбежавшиеся к раненой девочке со всех сторон нетрезвые любители отдыха на природе вели себя как стадо говорящих слонов и затоптали все следы. Причём в этом не было вины правоохранителей, первые милиционеры из восьмого отделения РКМ оказались возле Али задолго до появления «скорой помощи» и как могли пытались отодвинуть зевак подальше от девочки. Но пьяная публика порывалась то поднести Але лимонад, то приложить ко лбу мокрую тряпку. В общем, на месте происшествия царил хаос, и последующий осмотр ничем следствию помочь уже не мог. Кроме того, из-за беспорядочного перемещения публики, во время которого кто-то уходил, а кто-то, напротив, приходил, все свидетели перемешались, и это крайне затруднило работу с ними. На протяжении первых дней расследования многие важнейшие вопросы не имели ответов. Например, было непонятно, кто же именно обнаружил девочку? Видел ли девочку кто-то из участников многочисленных компаний, расположившихся в лесной зоне на пикники? Если да, то кто её сопровождал? Кто и как увёл Алю со двора, в котором находились её родители и многочисленные знакомые семьи?

Сотрудники уголовного розыска затратили около 10 дней на то, чтобы опросить до полусотни лиц, побывавших возле раненой Али, восстановить в общих чертах последовательность событий и разобраться в том, кто из свидетелей где находился и что видел. К 23 июня 1939 г. пазл сложился в следующую картину.

Алю Губину обнаружил некий Семён Перемышлин, 39-летний рабочий треста «Стройбыт», который отправился в лес с целью, как он выразился, «посмотреть на гуляющих». Мотив, конечно, довольно странный для прогулки в одиночку, а потому трудно отделаться от ощущения, что Семён Иванович чего-то недоговаривал. Впрочем, не это выглядело в его рассказе самым странным. Удивляло другое: потратив на прогулку в одиночестве час или даже более, Перемышлин в какой-то момент услышал крики и пошёл на голос, в результате чего под одной из сосен обнаружил девочку – это и была Аля Губина, раненная к тому времени. Вот в каких выражениях поведал об этом во время допроса сам Перемышлин (стилистика оригинала сохранена): «Я услышал в лесу крик ребёнка. Я решил посмотреть. Подойдя поближе, я увидел: валяется ребёнок, девочка, захватив руками живот. В метрах в 50 в низине я видел компанию выпивающих. Когда я подошёл вплотную, увидел – девочка окровавлена и исцарапано лицо. Я тотчас же решил пойти в барак к себе и сказал в общежитии двум парням… Когда я обнаружил девочку, то кровь у неё не шла, была уже засохшая, в руках у неё ничего не видал. За исключением компании пьяных я никого поблизости не видал. Не видал также и пастухов. Как могла очутиться девочка в лесу, не знаю».

Вы только вдумайтесь на секунду, что же именно сделал Перемышлин: обнаружив раненую девочку, он повернулся и… отправился в барак «Уралтрансстроя» на улице Алексея Толстого, в котором проживал! Он не оказал пострадавшей ни малейшей помощи, не вынес её к людям.., к дороге.., не поднял тревоги.., не сорвал с себя рубашку, чтобы зажать кровоточащие раны! А ведь раны были ужасные, перечитайте описание выше. Это какое надо иметь каменное сердце, чтобы оставить кричащего ребёнка умирать в одиночестве и отправиться домой? Да как такое возможно?! – и это самый очевидный вопрос, приходящий в голову при попытке анализировать данную ситуацию.