Виталий Виниус - Римские вакации

Антоний побагровел, заорал, потрясая кулаками; преторианцы понеслись в лагерь, где принялись колошматить всех подряд древками копий, выгоняя легионеров в чистое поле. Задудели трубы, играя общий сбор. Легионеры, огрызаясь, с великой неохотою бросали само шедшее в руки имущество и шли строиться. Наконец, трофейный лагерь был очищен; войско построилось. В шеренгах устойчиво стоял недовольный гул.

Для Антония прикатили из лагеря повозку, поставили перед строем. Он залез и принялся внимательно оглядывать свою рать. Мы решили, что сейчас полководец устроит разгон, выволочку и прочие моральные санкции, а то и в самом деле велит укоротить каждого десятого, но Антоний оказался форменным дипломатом и хитрецом, въехав в момент и выбрав правильный тон.

Подняв руку, он надрывно закричал:

— Славные мои воины! Без ложной скромности доложу: мы с вами герои! Только что мы разгромили египетское войско, посмевшее напасть на миролюбивых посланцев Великого Рима! Теперь нам открыта прямая дорога на Мемфис!…

Раис предложил запечатлеться в сей памятный победный день, расчехлил фотоаппарат, и, пока Антоний продолжал витийствовать, мы сфотографировались на фоне легионов, а затем и рядом с распинавшимся полководцем, причём Серёга нагло влез к оратору на повозку и приобнял его.

Антоний от этого слегка сбился, но затем пообещал после взятия Мемфиса отдать город войску на потеху на целый день. Легионеры мгновенно сменили ропот на радостные вопли и загрохотали мечами о щиты.

Затем для личного состава объявлен был следующий распорядок. Войсковые рабы были отправлены на поле брани подбирать убитых и собирать ценные трофеи. Одну когорту, чем-то провинившуюся во время боя, отрядили готовить дрова для погребальных костров. Остальным же разрешено было отдыхать, заодно приводя оружие и доспехи в порядок.

Египетский лагерь Антоний объявил достоянием Рима, окружил преторианцами от посягательств со стороны несознательных элементов и лично, с несколькими доверенными лицами, пошёл шуровать в лагерном имуществе, определяя: чего в его личный обоз, чего просто в обоз, чего вообще ничего. Мы так же пошастали по египетскому лагерю, пройдя сквозь цепь преторианцев, как нож сквозь масло. Серёга сразу приноровился что-нибудь слямзить, но поскольку всё валялось в бесхозном изобильном состоянии, то лямзить куража не было.

Рядом с лагерем расположился лазарет. Там раненных пользовали доступными на тот исторический период методами. Как уже говорилось, холодное оружие тех времён делалось из простого железа и оттого оно не поддавалось нормальной заточке. Наверное, поэтому никаких отрубленных конечностей не наблюдалось, а были лишь, в основном, неглубокие рубленые раны с рваными краями и обильной кровью. Рабы-лекари накладывали на раны какие-то пахучие мази, засыпали подозрительными порошками, зашивали при помощи кривых игл и ниток, забинтовывали льняными тряпками. Всё это делалось, конечно же, без наркоза, и оттого стоны и крики раздавались не переставая.

Процесс контрибуции продлился почти до самого вечера. К тому времени всех павших римлян притащили к лагерю и, сняв с них доспехи, сложили в шеренги. Дрова также уже были приготовлены. Рабы стали споро складывать погребальные костры, выкладывая дрова и тела многослойным сэндвичем.

Войско построилось с трёх сторон. Антоний сказал короткую речь о павших героях, трубачи продудели нечто траурное, костры подожгли. Когда пламя как следует разгорелось и в воздухе явственно запахло жаренным, Антоний отдал команду занять выпотрошенный лагерь на предмет ночлега. Легионеры по команде стали ставить палатки внутри имевшегося вала.

Антоний в окружении адъютантов и трибунов расхаживал по лагерю с видом знатного героя и победителя. От него мы узнали про результаты сражения. Со стороны египтян оказалось более трёх тысяч убиенных. Кстати сказать, о них никто и не собирался позаботиться. Тела были брошены на поле сражения. Римляне потеряли убитыми двести двадцать человек, тяжелораненными четыре десятка, а легкораненных никто особо и не считал.

В лагере обнаружились богатые запасы продовольствия и какого-то хмельного напитка, напоминавшего чересчур горькое пиво; всё это было отдано на общий пир, закончившийся далеко за полночь. И в этот раз мы не стали радовать Антония своим присутствием и провели время с простыми бойцами, которые относились к нам со всем уважением и предупредительностью, в общем-то, не соответствовавшими их естеству.

В которой наконец-то войско подступает к населенному пункту Мемфис.

Утренний подъём состоялся безо всяких скидок на бурный вчерашний день — то есть, ни свет, ни заря. Тяжелораненных в сопровождении пары манипулов отправили на повозках обратно в Александрию. Остальное войско потопало вперёд. Антоний носился на вороном жеребце по всей растянутой колбасе войска, торопил передних, подгонял задних, суетился как мог. Впрочем, легионы и сами не стремились задерживаться — все горели желанием поскорее очутиться под стенами Мемфиса, чудные планы по ограблению коего были первой темой вчерашнего банкета.

Никаких враждебных выпадов более не происходило. Места были обжитые. Почти вся земля была занята возделанными полями и деревеньками. Случались и островки деревьев: в основном, всё тех же финиковых пальм. Поодиночке росли акации, широко раскидывая зонтики своих крон. Попадались у дороги кусты роз, росшие здесь как какие-нибудь ромашки в средней полосе. Часто встречались громоздкие строения с пузатыми колоннами, с обелисками перед входом, со статуями древнеегипетского дизайна.

Под вечер показался какой-то населённый пункт, но тоже неубедительных размеров. Оказалось, это ещё один провинциальный городок по названию Летополис. Городские ворота были наглухо закрыты. На стенах никого не было. Из-за стен не доносилось ни одного звука, словно там все повымерли. Лишь после долгих криков, призывного нытья труб и громогласных угроз всё и всех изничтожить вылезла какая-то бледная личность и промямлила на плохой латыни, что местное войско с утра проследовало к Мемфису.

Мы отправились дальше. Через пару километров войско остановилось на ночлег, также состоявшийся в чистом поле.

И снова с рассветом заорали центурионы как сержанты в казарме, объявляя незамедлительный подъём, снова мы с трудом проснулись, кляня тяготы воинской службы, снова умылись двумя горстями воды и торопливо позавтракали сухарями и финиками, снова навьючили на себя снаряжение и уселись на своих аргамаков. Теперь уже, после многодневной практики, езда верхом стала для нас привычной, и мы вполне убедительно восседали на конских спинах.