Виталий Виниус - Римские вакации

И вот тут-то хлёстко ударила автоматная очередь — рой трассеров огненно чиркнул над рекой. Все вздрогнули жутко, дёрнулись в стороны. Вжавший голову в плечи Раис, зацепивший в нервной тряске спуск, попытался изобразить невинность. Но продолжение последовало.

— Шухер! — оглушительно заорал Серёга и, прыгнув через ступеньки вниз, полоснул щедрой очередью в лоснившийся бок чудища.

Крокодил подскочил как резиновый, завертелся юлой, сшиб хвостом Серёгу, пушинкою слетевшего в воду. И тут же заработал весь наш арсенал. По затянувшемуся пороховой гарью уступу заметались, вопя, бритоголовые; своего главного в панике они столкнули вниз, и он шумно плюхнулся невдалеке от Серёги.

Издыхавший монстр дёрнулся в последний раз, опрокинулся на спину и замер изодранной в клочья тушей. Раис напоследок прошёлся очередью, взрывшей бледное брюхо рептилии; стрельба прекратилась. Мы в торопливой лихорадке сбежали вниз, спотыкаясь на уродливой лестнице.

Вылез мокрый до нитки Серёга, заругался нехорошо, но радостно; узрел выползавшего из воды жреца, с размаху пнул его по селезёнкам. Жрец ахнул, повалился обратно.

— Сволочь садистская! — заорал Раис, выхватывая топорик. — Сейчас я тебе покажу, как живых людей крокодилам скармливать!

Жрец попятился задом, скуля безумно. Я схватил мстителя в охапку, отнял топорик, стал увещевать не трогать жреца — должен же был кто-то провести нас через храмовые катакомбы обратно, ибо к тому моменту остальная жреческая гильдия успела уже утечь в зиявший недружелюбно вход.

Коллеги столпились у страдальцев. Лёлик взял на руки оравшего младенца, сделал ему козу, похлопал по попке, стал качать, напевая про серого волка. Серёга сноровисто перерезал верёвки; мужик отпрыгнул от нас подальше. Женщиной занялся Джон. Он приподнял её, стал тормошить, предпринял массаж сердца через грудь и уж совсем собрался делать искусственное дыхание из-за рта в рот, но несчастная наконец-то вздрогнула, открыла глаза и зашлась в истерике. Джон поставил её на ноги, Лёлик сунул ребёнка; женщина сжала младенца в объятиях, успокоилась и лишь всхлипывала.

— Ну ничего себе прогулялись! — ошарашенно воскликнул Боба.

— Ещё выбираться отсюда… — пробормотал Джон.

Я огляделся и обнаружил главного жреца, который самым подлым образом, озираясь и приседая, крался на цыпочках к чёрной дыре входа.

— Стой, поп! — закричал я, но жрец подпрыгнул зайцем и влетел в храм.

Мы вбежали на козырёк, запоздало ругаясь, столпились у входа, принялись орать призывно в гулкий мрак, при том и не надеясь на ответ.

Наконец, поняв тщету своих призывов, мы посовещались и решили, что пытаться пробраться через лабиринты храма бесполезно, а потому следует выбираться снаружи.

Мы провели рекогносцировку местности. К нижней площадке подступали дремучие чащобы тростников, тянувшиеся далее вдоль скалы. Трезво рассудив, что ежели тростник, то, значит, не глыбко, решили топать через данные заросли, предполагая скалу обогнуть и дойти до пологого берега.

Мы спустились на площадку и там замялись, так как первым идти никто не желал — дикие тростники со всеми их подозрительными звуками доверия не внушали. Раис попытался направить авангардом спасённых нами бедолаг и даже подталкивал их в спины, но те испуганно завопили и стали упираться из-за всех сил.

Вперёд вылез Серёга, рванул как революционный матрос одёжку на груди, выругался страшно. Затем подумал, вскинул автомат и прочесал веерной очередью намеченный маршрут, после чего вступил в заросли, захлюпав осторожно. Мы потянулись следом.

Шли, вытянувшись цепочкой. Вода доходила до колен, не выше. Жёсткие твёрдые стебли росли столь густо, что пробиться через них стоило многих усилий, к тому же дно было совершенно кочковатым, в рытвинах и ямах, а за ноги постоянно цеплялась какая-то волокнистая гадость. Спасённые голыши, которых мы определили в серёдку, поминутно вскрикивали и причитали на неизвестном нам языке. Ребёнок орать устал и лишь изредка недовольно попискивал.

Нависавшая справа скала стала приобретать осмысленные формы, и вскоре мы поравнялись с вырубленным в камне сидячим истуканом высотою с трёхэтажный дом. Голыши завопили и попытались рухнуть в поклоне прямо в грязь. Пришлось их, чтобы не задерживали движение, хватать за руки, и даже выписывать оплеухи.

Наконец, скала как-то резко оборвалась уступом; Серёга впереди закричал восторженно, и вскоре мы, мокрые, в тине и грязи, выползли облегчённо на пологий берег. Вдалеке светились совсем по-домашнему огни лагеря. Мы повалились на землю, заговорили с нервным восторгом, стали выжимать штаны и пытаться развязывать шнурки на хлюпавшей раскисшей обувке. Голыши бочком, бочком попятились в сторону, а затем и вовсе припустили бежать, белея телесами.

— Эх, однако, не судьба рабынь местных посмотреть, — посетовал Джон.

Передохнув, мы собрались и пошли в лагерь.

Из темноты выскочили человек пять дозорных.

— Кто такие? — закричал нервно один из них.

— Не балуй! — лениво ответствовал ему Боба.

Нас узнали.

В лагере было тихо и спокойно. Мы выбрали уютный костерок, горевший еле, мигом накидали в него с кубометр смолистых веток, припасённых в близлежавшей куче, превратив его в форменный пожар, после чего разлеглись в круг греться. Живое тепло огня и долгожданный покой мигом сморили, и глубокий сон властно утянул в свои глубины…

В которой происходит генеральное сражение, и если бы не герои, то кирдык бы пришел римлянам.

Утро снова началось как-то не вовремя и не по-человечески. Кругом загалдели, закричали, забегали легионеры, сворачивавшие палатки и нагружавшие скрипучие повозки. Зевая судорожно, мы стали подниматься, потирая ломившие от земной тверди бока, пошли искать телегу с продуктами, где зацепили сухариков; отняли у дежурного центуриона бурдюк с водой и поплескали для свежести в свои заросшие грязью и щетиною физиономии. А тут уже подоспел порученец, позвавший нас под светлые начальниковы очи.

Антоний был мрачен. Не ответив на наши приветствия, он окинул нас холодным взором, особо задержавшись на Лёлике. За спиной полководца маячил легат, также глядевший на Лёлика с немалой укоризною. Походило на то, что он не преминул настучать на нашего коллегу, передав патрону крамольные слова.

Подчёркнуто официально, поджав губы, Антоний стал говорить о том, что если подлые египтяне решат сразиться с римским войском в открытом бою, то сегодня самое на то время, а посему объявляется повышенная боевая готовность, которая подразумевает единоначалие, и потому мы должны слушаться его команд, а если кто не слушается команд в римской армии, того через каждого десятого казнят, а остальных…