Виталий Виниус - Римские вакации

В которой герои борются с изменой.

Здесь горело несколько неубедительных масляных светильников, висевших на стене, да в триклинии ещё не все источники света потухли. Ночное небо было хоть и звёздным, но люксами не баловало. Поэтому мне пришлось сначала как следует приглядеться, прежде чем я смог уразуметь открывшуюся картину, тем более она показалась какой-то маловероятной.

Посередине террасы внавал лежала одежда коллег. Беспорядочную кучу венчали доспехи Лёлика. При этом никакой живой души не наблюдалось. Из комнат местами раздавались мирные негромкие звуки, что на коллег было очень даже непохоже.

Я начал прикидывать: с чем же это всё в совокупности могло бы быть связано, но тут скрипнула одна из дверей, и вышла неспешно на террасу голенастая пассия Лёлика. На ней надета была одна куцая туника, подол которой девица вольно задрала, почёсывая одной рукой густую поросль внизу тощего живота. Другой рукой она небрежно волочила за ремень ножны с боевым мечом Лёлика.

Узрев меня, девица открыла в изумлении рот и застыла соляным столбом. Я в свою очередь молча смотрел на неё, постепенно понимая, что дело тут совсем неладно, и силясь одновременно сообразить: к чему приступить в первую очередь — то ли громогласно звать коллег, то ли сначала всыпать мерзавке по первое число. Девица слегка повернула голову и уставилась с надеждою мне за спину. Там же послышалось остервенелое сопение. Я резко обернулся — и как раз вовремя, чтобы среагировать на вероломное нападение.

Наглая малолетка с перекошенным гневно красным лицом замахивалась амфорой, норовя заехать мне по кумполу. Я поспешно схватил её за цыплячью лапку и без особых усилий вывернул. Амфора шмякнулась на пол и разлетелась с сухим треском на множество черепков, наглядно продемонстрировав едва не случившийся урон моему здоровью. Я не удержался и наподдал коленкой по тощей заднице так, что пигалица шлёпнулась с костяным стуком и проехалась до соприкосновения с кучей уворованной одежды, развалив её до полного беспорядка.

Я удовлетворённо хмыкнул, сжал кулаки и направился к старшей сестричке, продолжавшей стоять неподвижно и всё также с надеждою глазевшей за мою спину. Я снова решил на всякий случай обернуться и оказался лицом к лицу с новой вероломной угрозою. Из темноты перистиля с недружественной целеустремлённостью на неслышных цыпочках, но, тем не менее, стремительно, неслись ко мне обе Раисиных зазнобы. И та, и другая пребывали почти в полном неглиже — смуглянка, из всей одежды только имевшая на башке блестящую каску своего патрона, мчалась, высоко вскидывая ноги навроде заправского скакуна, а толстуха же, нарядившаяся в красные боты, бежала как-то в раскорячку, оттого напоминала разбушевавшегося сумоиста.

Я едва лишь успел запечатлеть в сознании зрительный ряд и поднять руки, предполагая пустить их в ход, как обе дамы врезались в меня как заправские регбисты, отчего я отлетел к стене и крепко ударился спиною. Резкая боль пронзила позвоночник, в глотке произошёл спазм, отчего я засипел и заперхал. Агрессоры кинулись на меня, не давая подняться. Смуглянка начала меня колошматить с размаху куда не попадя твёрдыми, будто деревянными, кулаками, а жирняйка навалилась мягким, но неподъёмным кулём и завозилась на мне непонятно с какой целью. Впрочем, пристроившись так, что перед моим носом оказалось её огромное бедро, она принялась ломать мне руки и щипать повсюду с вывертом.

Я взъярился, даже зарычав, и начал ожесточённо сопротивляться, понимая, что в противном случае меня могут просто раздавить.

Тесное борцовое соприкосновение не позволяло врезать как следует; оставалось только пихаться, щипаться и кусаться, что я и сотворил, вцепившись зубами в солоноватую желеобразную плоть. Толстуха заорала, дёрнулась, скатываясь набок. Я было уже освободился от гнёта, но тут сверху навалилась смуглянка, норовя провести удушающий захват. Резкий мускусный запах пота шибанул в нос, в голове начался звон, вкус крови возник на разбитых губах. Силы покидали постепенно, но неотвратимо, а тело было уже избитым и измусоленным до крепкой степени тяжести.

Из последних возможностей я завертелся вьюном. Мы тасовались как в колоде карты, так что то чья-то пятка била меня по челюсти, то искажённая злобой физиономия мелькала страшной картинкой, то представала перед глазами вообще какая-то неразборчиво понятная, но волосатая часть тела. Вся эта карусель закончилась тем, что удушающе мягкий блин вдруг припечатал мне лицо, свернул нос на сторону и перекрыл доступ воздуха.

— Из…ме…на… — с трудом прохрипел я, уже и не надеясь, что коллеги откликнутся, и начал не на шутку задыхаться.

А тут ещё резкий удар ожёг спину, а потом ещё и ещё. Но внезапно прямо над ухом раздался истошный визг, и нагрузка на мой бедный организм резко ослабла. Из последних сил я рванулся, откинул толстуху, и, резко выпрямив ноги, саданул удачно подвернувшуюся смуглянку так, что та покатилась кубарем. Я встал на карачки, с трудом дыша, и вновь вслед за раздавшимся резким свистом получил жестокий удар.

Я незамедлительно и вполне ловко откатился в сторону — подальше от источника нападения, поднял голову и увидел мерзкую пигалицу, с удовольствием размахивавшую ремнём, на котором болтался в ножнах кортик Джона. Я метнулся к ней, схватил за костлявые бёдра и опрокинул на пол. Та упала с грохотом, выпустила ремень и заревела совсем по-детски. К ней кинулась старшая и отчего-то добавила, наподдав тумака.

Я схватил кортик, вскочил, стёр пот со лба и затравленно огляделся.

Притулясь к стене, держалась за живот смуглая, судорожно пытаясь вздохнуть. Рядом стояла на четвереньках толстуха, кряхтя и потирая дебелый бок, на котором багровела полоса от удара, полученного невзначай от размахавшейся малолетки. Тут же валялись боты, видно слетевшие во время потасовки. Толстуха, повернув голову, посмотрела на меня недоброжелательно, привстала на корточки и вдруг, схватив боты, пульнула ими в меня. От одного я увернулся, а другой хоть не больно, но обидно попал мне в плечо.

Я с лязгом выдернул кортик, демонстрируя полное желание воткнуть хищно сверкнувшее остриё мерзавке в брюхо. Толстуха заверещала, вскочила и кинулась зигзагами прочь — через перистиль к атриуму. За ней припустила в полускрюченном состоянии её смуглая напарница. Обезьяньи сестрички также ломанулись от меня подальше, но через триклиний.

Я всунул кортик со щелчком обратно в ножны и рванул ближайшую дверь на себя. Это была комната Джона. Сам он находился на ложе в беспомощном состоянии. Близняшки деловито вязали его невесть откуда взявшимися верёвками — одна заматывала руки, другая трудилась над ногами. Во рту у страдальца торчал кляп.