Виталий Виниус - Римские вакации

— И куда это мы направились?

Юлия, вздрогнув всем телом, судорожно охнула, медленно обернулась и посмотрела совершенно затравленно как белая девственница на компанию пьяных негров.

— А ну-ка, поди сюда, — убедительно позвал я её.

Девушка шумно вздохнула, понурилась и очень медленно вернулась к ложу. Я цапнул её за руку и, дёрнув хоть и с осторожностью, но решительно, повалил скромницу рядом. Её лицо оказалось совсем близко. Я с некоторым трепетом посмотрел в показавшиеся огромными глаза, совсем шальные, блестевшие яркими искрами, и быстро чмокнул Юлию в сладкие губы. Она дёрнулась удирать, но я прижал локтём ей плечо, зафиксировал в ладонях неподобающе вёрткую голову и приложился уже без сокрытия стремительно охватывавшей страсти.

Губы Юлии были напряжёнными и никак не хотели податливо раскрыться. Девушка негодующе замычала и забилась с неожиданной силой. Я на всякий случай выпустил её. Она тут же принялась непочтительно отплёвываться и вытирать рот тыльной стороной ладошки. Такое неуважение меня с одной стороны оскорбило, а с другой ещё более взбодрило. Я лапнул негодницу за бедро, одновременно пристраиваясь так, чтобы не получить пинка, и стал освобождать девушку от нелепой простынки.

— Ну, малыш… ну… погоди… — уговаривал я недотрогу, пытаясь извлечь из её крепко сжатых пальцев край постылой обёртки, мешавшей развернуться во всю свою эротическую прыть.

В дверь кто-то заскрёбся.

— Чего надо?! — гневно заорал я с громкостью, неожиданной даже для себя.

За дверью стихло, послышались торопливые шаги.

Юлия от моего крика сомлела, пальцы её ослабли; я единым порывом вырвал простыню и, не мешкая, сдёрнул её до возможного конца.

Возможный конец располагался между накрепко сжатых ног, где как раз не на шутку и застрял другой край байковой помехи. Живот барышни был напряжён, вырисовываясь красивой чашею, юные груди поднимались остроконечными холмиками, увенчанными алыми припухлыми шишечками.

Юлия заворочалась, пытаясь отстраниться от моего горящего взора; от этого бёдра скромницы на миг утратили потребную хваткость, и я, дёрнув резко, наконец-то полностью овладел простынкой и тут же предусмотрительно засунул её поглубже под ложе, чтоб неповадно было прикрываться.

Юлия поначалу замерла, словно в ступоре, потом с некоторой замедленностью, глядя на меня неотрывно и словно бы с некоторой придурковатостью, прикрылась классическим образом, то есть одну руку приспособила внизу живота, а другой накрыла грудки. Свернуться в труднорасцепляемый клубок она не додумалась.

Я хмыкнул, прилёг поудобнее и, чувствуя нагнетание ярых сил в обусловленном месте, начал сдвигать ладошку с секретного холмика, но девушка не допускала этого с тупым упрямством, так что получился какой-то мелочный тяни-толкай. Вскоре мне это не то чтобы надоело, но по сравнению с другими доступными методами наступления показалось занудным и неубедительным, посему я ловко придвинулся к строптивице, бойко пихнул её торсом и, опёршись на локтях, утвердился прямо над ней, заглядывая в глаза. Девушка, заворожённая однообразной формой посягательств и монотонным их отражением, перед подобной военной хитростью оказалась беззащитной. Она попыталась оттолкнуть меня, упираясь кулачками в грудь, но я был непоколебим и однозначен. Юлия застенала как подстреленная антилопа, с ужасом глядя на меня. Это мне вовсе не понравилось, поскольку роль насильника совсем не воодушевляла, но, во-первых, место и время действия толкали на более вольные интерпретации моральных постулатов, и, во-вторых, вдохновляла уже опробованная простота здешних нравов; к тому же пришла на ум поговорка: "Стерпится — слюбится", так что начатое дело я продолжил.

— Ну вот видишь, ничего страшного… — прошептал я, пытаясь одновременно протиснуться коленом между словно склеенных ног девушки.

Юлия была явно деморализована творившейся активностью, сопротивление её стремительно иссякало.

Нажав посильнее, я реализовал своё стремление. Ноги барышни оказались раскинутыми на стороны. Она попыталась вновь соединить их, сжав при этом мои конечности, и тем самым лишь добавив мне пыла. Никаких препон уже не оставалось. Я чуть сдвинулся повыше, с удовольствием почувствовав миг поверхностного знакомства. Юлия ворохнулась, вскрикнула и обмякла; на её глазах быстро навернулись и покатились по щекам серебристо замерцавшие слёзы. Я уже со всей плотностью опустился на тёплое гибкое тело, притиснув его к ложу; одной рукой придерживая девушку за хрупкое плечо, другую руку откомандировал вниз, нащупывая между бархатистыми дольками нежную прогалину. Она оказалась на удивление миниатюрной и бездарно сухой. Подобную чёрствость я посчитал явлением временным, примостился нужным местом к самому входу и на миг замер, с восторгом предвкушая решительный толчок.

— Не-ет! — вдруг жалко закричала Юлия во весь голос и совершенно внезапно оттолкнула меня с неподобающей для хрупкой особы силою.

Я чуть было не свалился на пол, с трудом зацепившись в последний момент за покрывало. Уютное своё место, разумеется, я при том покинул.

— Да ты чего… — только и смог я пробормотать ошарашено. — Прямо как невинная…

— Да! — с напором крикнула девушка. — Я невинна! — слёзы обильно брызнули из страдальчески прищуренных глаз.

— Ну, это дело поправимое, — не долго думая, ляпнул я, почесал в затылке и развил тему: — А, вообще, экое упущение со стороны работодателей… В смысле, работорговцев… Как это ты, рабыня, сумела так хорошо сохраниться?

— Не смей, варвар, называть меня рабыней! — совершенно натурально разгневалась девушка. — Я скажу брату, и тебя бросят на съедение львам!

Я озадаченно хохотнул и поинтересовался:

— А что это у тебя за брат такой грозный?

Девушка сверкнула глазами, гордо вскинула голову и изрекла:

— Мой брат сенатор и патриций!

— Что же ты при таком брате в рабство попала? — спросил я, начиная находить ситуацию забавной.

— Я не рабыня! — отрезала Юлия и, наконец вспомнив о своей наготе, схватила подушку и прикрылась ей тщательно.

— Ну, ну, — произнёс я, думая про себя о том, что, похоже, барышня, действительно, из хорошей семьи, но каким-то макаром попала в самый низший слой местного общества, под влиянием чего слегка и помутилась в рассудке, оставаясь при том вполне безобидной и весьма миленькой.

На террасе в который уж раз вновь раздался шум, громкие смешки, а затем и металлический стук. Я нахмурился, недоумевая: чего там ещё затеяли буйные коллеги.

— Сейчас, сейчас! — пробормотала мстительно Юлия. — Придут…

Я покачал неодобрительно головой и хмыкнул. Но смутное беспокойство уже появилось. Я посидел немного, недовольно понимая, что натура всё равно потребует ознакомления с обстановкой на предмет проверки, и только после этого я смогу полноценно, не отвлекаясь на всякие нелепые подозрения, продолжить убедительное общение с непокорной, но оттого ещё более привлекательной барышней. Засим, кряхтя недовольно, я встал, машинально на всякий случай натянул штаны, сунул ноги в кроссовки и, погрозив девушке пальцем, вышел на террасу.