Виталий Виниус - Римские вакации

Орфеи, не прерывая исполнения романса, одобрительно закивали головами, заулыбались ласково; Боба приглашающе похлопал подле себя рукой. Пацанка живо примостилась рядом с певцами. Была она вся какая-то растрёпанная, раскрасневшаяся, с глазами, норовившими съехаться к переносице — по всему виду, девчонка успела украдкой напробоваться сладкого винца.

Юлия повозилась на ложе, грациозно уселась рядом со мной, влажно блеснула шалыми своими глазищами искоса.

Я доел грушу, швырнул огрызком в нагло выпяченный зад Серёги, который решил половить рыбку в фонтане и, стоя на карачках, целеустремлённо бултыхал блюдом в воде. Порадовавшись снайперскому попаданию, на которое, впрочем, рыболов реагировать и не подумал, я привлёк девушку поближе, чтобы не тянуться с неудобствами, залез вороватой дланью под простынку, сжал слегка горячее нежное бедро, спросил с лаской необычайною:

— Как дела, малышок?

Юлия неопределённо дёрнула бровями, шевельнула ножками, отчего моя рука совершенно непроизвольно соскользнула дальше и глубже, но тут же оказалась зажатою напрягшейся плотью, будто капканом — впрочем, мягким и тёплым.

Девушка взяла со стола мою так и не выпитую чашу, помочила в вине губы и с очаровательной улыбкою протянула её мне:

— Прекрасное вино, слов нет. Надо тебе выпить, а то я тебя так не люблю… — Юлия мило надула губки и пихнула чашу мне чуть ли не в нос.

— Эй, не так щедро! — проворчал я, отшатнувшись, после чего попытался извлечь закапканенную руку, но засела она так крепко, что пришлось намекнуть: — Ты бы это, ножки-то того… раздвинула…

Юлия растерянно хлопнула ресницами, но затем облегчённо рассмеялась:

— Ах, да, я и забыла совсем! — после чего с некоторой излишней щедростью исполнила мой заказ, чем я и воспользовался, подтолкнув напоследок из-за шмыгнувшей бесовской подначки нечто пушистое и упругое.

Девушка вольнодумную эту шалость оставила без малейшей реакции, что никак не вязалось с прошлой демонстрацией робкой стеснительности и врождённого целомудрия. Это меня несколько озадачило, и даже слегка задело, так как, согласитесь, неправильно, когда ваши действия относительно сокровенных женских мест приравниваются не более чем к лёгкому сквозняку, но потом вспомнились со смутными интонациями сладкой мести прелести рабовладения, предоставляющие одному права, а другой только обязанности, что меня несколько и утешило.

Победно помахав освобождённой рукой, я принял чашу, туманно оглядел бёдра барышни, розовевшие сквозь туго натянутую ткань, и лихо, на едином дыхании, махнул винца, после чего с испугом стал прислушиваться к самочувствию — но, вроде, всё было в порядке; лишь в туманных разводах поплыл слегка интерьер, да лёгкая истома заставила зевнуть как следует.

Прозевавшись, я вновь перед самым носом обнаружил полную до краёв чашу. Юлия протягивала её мне, улыбаясь и лукаво разглагольствуя:

— … А то всё говорили нам, что упрашивать не надо, что прямо как бочки бездонные, а я не верила… А теперь вижу, что и вправду!…

— Мало ли чего говорят… — вяло пробормотал я, принимая чашу, но тут скорая мысль по существу заставила с подозрением встрепенуться: — Постой-ка! А кто это тебе про нас говорил?

Юлия замерла испуганно, спрятала глаза, залилась нервным румянцем и пролепетала еле слышно:

— Да так… Не знаю я…

— Кхэ-кхэ!… — многозначительное покашливание раздалось сзади.

Я обернулся и получил удовольствие в очередной раз лицезреть вилика, чинно стоявшего сзади и разглядывавшего меня с сытой ласкою.

— Почему не пьешь, господин, компанию не поддерживаешь? — фамильярно спросил он меня и нагловато ухмыльнулся, отчего я почувствовал себя отъявленным мизантропом.

— А ну, поди сюда, милейший, — произнёс я тоном, не оставлявшим места компромиссу.

Тит агакнул и, переменив манеры в сторону чинопочитания, с неохотою приблизился.

— На-ка вот, начальник, за наше здоровье… — я протянул ему чашу как можно любезнее.

Вилик дёрнулся от неё как от ядовитого тарантула и с дешёвой рисовкою заявил:

— Не могу! На службе!

— Ага! — многообещающе произнёс я и, обращаясь к коллегам, возвестил: — Братва! А этот дерзкий пить не хочет за наше драгоценное здоровье!

Коллеги, хотя и были уже как зюзи, на мою подачу отреагировали достойно и в полном соответствии с третьей, агрессивной, стадией опьянения.

Лёлик с Бобой, прервав напевы, одновременно погрозили Титу кулаками и принялись изобретательно выражаться в его адрес, сочиняя на ходу всевозможные пытки и казни, уготованные строптивцу в случае его упрямства.

Джон, царственно возлежавший между своих нимфеток, лаконично пригрозил расстрелом через повешение.

Раис, к тому времени как раз опустошивший блюдо, быстро, но усердно облизал с него соус и с грозным ворчанием швырнул в дерзкого сей предмет наподобие дискобола, промахнувшись всего лишь на десяток метров. Блюдо с гулким звоном хлопнулось о купидона, украшавшего фонтан, и отлетело, задев почти отключившегося Серёгу.

Раисины рабыни заахали, стали наперебой хвалить если не меткость, то молодецкую силу броска, отчего новоявленный дискометатель заухмылялся, загордился, потом облапил пышнотелую, ткнулся головой в мягкий живот и заворковал довольно.

Серёга же встрепенулся, встал сомнамбулой, подошёл к столу, выцедил с мрачной гримасой очередную чашу, грохнул её об пол, и, надвинув кепку на мутные очи, глухим голосом заявил:

— Счас убью! — после чего, вытянув вперёд руки со скрюченными пальцами как киношный вурдалак, медленно, но верно стал приближаться к строптивцу.

Вилик затрясся, побледнел на глазах и задёргал судорожно челюстью, силясь что-то сказать, но челюсть никак не хотела действовать нормально, а Серёга уже приближался, как неотвратимый рок, замахиваясь сразу обеими руками.

Тит заверещал как ужаснувшийся заяц, титаническим усилием с надуванием жил и брызганьем слёз преодолел неполадки в речевом аппарате и визгливо завопил:

— Пью, пью уже! — и, действительно, выхватил у меня чашу и с похвальной поспешностью, булькая и проливая, захлебал из неё, косясь выпученным в ужасе зраком на грозного карателя, притормозившего и строго глядевшего на него.

— Ой, что будет!… — жарко прошептала Юлия, обхватив ладошками щёки.

— А что, собственно, будет? — с живым участием поинтересовался я, отчего девушка вздрогнула и низко склонила голову.

Смутные подозрения вновь заклубились в затуманенном моём сознании, и я с суровыми интонациями взыскательного педагога потребовал:

— А ну-ка, подруга, посмотри мне в глаза!

Юлия налилась краскою так, что ушки её заалели фонариками, прошептала себе под нос что-то про Юнону, потом взглянула на меня исподлобья, пытаясь изобразить широко распахнутыми глазищами невинное недоумение, но тут же смешалась и конфузливо попыталась отвернуться. Но я успел поймать её за подбородок, повернул к себе, заглянул в забегавшие глаза пронизывающе как заядлый экстрасенс. Но попался по доброте душевной сам — Юлия вдруг посмотрела пристально, и столько беззащитного испуга обнаружилось в её расширенных бездонных зрачках с дрожавшими в них золотыми точками, что, вместо того, чтобы продолжить бесстрастный допрос, я быстро прижал девушку к себе и положил на затрепетавшие губы почти братский поцелуй, на который отвечено было пусть неумело, но с милым энтузиазмом, отчего мой скромный порыв превратился в бурный процесс с эротическим уклоном.