Виталий Виниус - Римские вакации

— Это Юлий Цезарь свою базилику строит, — сказал Валерий.

Голос его был недовольным и брезгливым, словно речь шла о гадком проступке.

— Когда Галлию завоёвывал, награбил там золота корзинами. Теперь вот решил римскому народу подачку учинить, — добавил наш гид, продемонстрировав явную нелояльность к данной личности.

За стройкой виден был крутой каменистый холм, на котором за крепостной стеной древнего вида возвышалось величественное здание с колоннадой. Его крыша под медной черепицей ярко блестела на солнце.

— А это холм Капитолийский, — с гордостью сказал Валерий. — А на нём храм наш главный, Юпитера Капитолийского. Самый большой во всей Ойкумене!

— Может, ещё скажешь, что больше египетских пирамид? — саркастически хмыкнул Лёлик.

Валерий озадачился, почесал затылок и поинтересовался:

— А вы, что, в Египте бывали?

— Не бывали, но пирамиды видели! — веско доложил Лёлик.

Валерий глубоко задумался, пытаясь сообразить: как это можно — не бывать в Египте, но тамошние пирамиды видеть.

— Слышь… — тихонько спросил Серёга Лёлика. — А что это за страна такая Ойкумена.

— А это древние так называют всю землю, населённую людьми, — пояснил Лёлик.

Прямо посередине Форума стоял небольшой, размером с сарайку, храм под бронзовой крышей с двумя расположенными напротив друг друга арочными проёмами. Двери в них были настежь распахнуты. Внутри наблюдалась статуя, изображавшая субъекта с двумя лицами — одно было на своём месте, а другое на месте затылка.

— А это храм двуликого Януса — нашего древнего италийского бога войны и мира, — пояснил Валерий, оторвавшись от раздумий, а потом с непонятным удовлетворением заметил: — Вишь, двери-то всё раскрыты!

— Ну и что? — не понял Джон.

— Двери в этом храме закрываются только тогда, когда великий Рим ни с кем не воюет, — гордо разъяснил Валерий. — А как рассказывают, это было только два раза за всю историю Рима, начиная со времён самого царя Нумы Помпилия, который этот храм и построил. А построил он его шестьсот лет назад.

— Мирные вы люди… — покачал головой Джон.

За храмом Януса имелся целый выводок статуй местных деятелей — как пеших, так и конных — в горделивых позах, в тогах с эффектными складками или чеканных доспехах, с мудростью во взорах. В ряд стояло несколько высоких столбов с крылатыми девушками наверху. Далее возвышалась колонна из бежевого мрамора простой формы, к которой приделаны были бронзовые корабельные якоря и какие-то сильно выступавшие вперёд штуки.

— Ростральная колонна, — сообщил Валерий. — А на ней якоря и тараны захваченных карфагенских кораблей. Война у нас тут двести лет назад была с Карфагеном.

— Знаем, слыхали, — проворчал Лёлик и повторил крылатую фразу Катона Старшего: — Карфаген должен быть разрушен.

Валерий уважительно посмотрел на нашего эрудита и с удивлением хмыкнул.

— А у нас тоже ростральные колонны есть, — похвастался Боба. — Две штуки. В одном городе.

Наш гид взглянул теперь на Бобу и снова хмыкнул, но уже недоверчиво.

В конце площади имелась обширное закруглённое возвышение в виде трибуны, облицованное резными мраморными плитами, на которых красовались бронзовые накладки в виде корабельных носов.

За ней имелся красивый храм с колоннами из красного с жёлтыми разводами мрамора с пышными коринфскими капителями. Треугольный фронтон храма был украшен мраморным барельефом, изображавшим целый взвод фигур в картинных позах.

Дальше за храмом виднелось ещё одно строение на высоком, с пару этажей, цоколе с аркадой из сдвоенных колонн, закрывавшее дальнейший обзор.

— Это храм Конкордии, то бишь, согласия между народом и Сенатом, — Валерий указал на храм, — а там Табулярий, то бишь, государственный архив.

Мы подошли к трибуне, около которой толпилось много людей, предававшихся, в основном, оживлённым дискуссиям.

— А это вот Ростра, — показал на трибуну Валерий, — Тут у нас римские граждане собираются для обсуждения вопросов всяких государственных. Кто хочет, тот выступает. Так сказать, волеизлияние народа, демократия, свобода мнений, — римлянин посмотрел на нас оценивающе и добавил: — Ну, это вам не понять. У вас, поди, царьки правят.

— Да нет, — солидно ответствовал Джон. — У нас тоже демократия… — потом подумал и добавил: — Но правят царьки…

— Привет, Валерий! — гаркнул под ухом краснолицый малый в мятой тунике с повадками перевозбуждённого холерика. — Что-то ты задерживаешься? — Увидев нас, малый вытаращил глаза и, захохотав, живо спросил: — Что это за чучела с тобой?

— Да это варвары из Скифии, — пояснил Валерий. — У меня тут с ними дела торговые… — соврал он со значительным видом.

— Да ну? — с явной издёвкою воскликнул малый, после чего потянул его за собой: — Пойдём, все уж собрались.

— Вы тут постойте, а я сейчас, — сказал нам Валерий и ловко влез в толпу.

Мы отошли несколько в сторону и встали там, поглядывая по сторонам. Народ поначалу разглядывал и обсуждал нас, но затем занялся своими делами.

Рядом с нами два римлянина в тогах вели оживленную дискуссию. Один из них был по местным меркам высок, имел морщинистое лицо с гордым носом и тонкими бесцветными губами. Его собеседник, напротив, был упитанным коротышкой с розовым лицом, плавно переходившим в блестевшую от пота лысину, которую он то и дело вытирал краем тоги. Высокий говорил басом и производил при том величавые жесты. Толстяк был пискляв и суетлив.

— Да я тебе точно говорю, Цезарь сам поплывёт в Александрию, — твёрдо утверждал высокий, плавно поведя рукой. — Он не лишит себя удовольствия лично пленить Помпея Магна.

— Да нет, — живо отрицал толстяк, отдуваясь. — Не станет он Рим оставлять. Побоится. Сенаторы заговоры плетут. Это весь Рим знает. Так что Марка Антония пошлёт.

— Да не пошлёт. Кишка тонка у Антония супротив Помпея Магна идти. Да и египтяне непонятно за кого будут, — сердито возражал высокий.

— Да какие египтяне? — саркастически усмехнулся оппонент. — Они ж там перегрызлись между собой. Царь Птолемей Дионис с сестрицей Клеопатрой трон не поделил. Теперь воюют друг с другом.

— Ха, с сестрицей!… — в обличающем тоне воскликнул высокий. — Она ж ему не просто сестрица. Папаша их, Птолемей Авлет, между собой их поженил. Чтоб вместе правили. Так что она ему ещё и супруга.

— Срамота! — покачал головой толстяк.

— И не говори! А тётка их Береника!… — продолжил обличать нравы династии египетских властителей высокий. — Сначала вышла замуж за собственного дядю. Поцарствовали немного. Потом его александрийцы изгнали за непотребства, а на царство поставили её папашу. Так она за собственного отца замуж вышла. А когда он помер, ей Сулла подсунул в мужья её племянника. А тот решил, что старушка ему ни к чему, и через девятнадцать дней после свадьбы Беренику к праотцам отправил.