Алекс Кейн - Дотянуться до престола [≈ Младенца на трон!] [litres]

Вот уже несколько дней Речь Посполитая оставалась без монарха. Но проблемы существуют, чтобы их преодолевать, и вскоре сейм собрался снова. За окном шумел серый дождь, словно оплакивая отречение короля.

На этот раз заседание возглавлял великий канцлер литовский Лев Сапега. Это был высокий, довольно полный человек с седыми волосами ежиком и седыми же пышными усами, в богатом вишневом кунтуше.

– Что ж, панове, – начал он, – снова мы в бескоролевье, и наша задача – как можно скорее его прервать. А потому предлагаю сегодня же выбрать Интеррекса [35] Интеррекс – временный правитель государства. и назначить дату конвокационного сейма, на котором нам предстоит огласить условия для кандидатов на престол. Нет возражений?

Сапега повернулся к сухонькому седому старику Лаврентию Гембицкому, примасу Польши, который традиционно созывал такой сейм. Тот кивнул, но среди депутатов послышался ропот недовольства.

– В чем дело, панове? – удивился канцлер.

Со своего места поднялся Кшиштоф Радзивилл, гетман литовский. Он был красив, статен и, несмотря на молодость, уже заслужил всеобщее уважение военными подвигами.

– Хочу напомнить ясновельможным панам, – низким, хорошо поставленным голосом начал он, – что выполнение всех необходимых для избрания монарха процедур займет немало времени. Нам же нужно срочно принимать решение. Мало того, для участия в заседаниях необходимо будет многих полководцев отзывать с мест военных действий. Достаточно того, что мы приехали на этот сейм. А потому в связи с чрезвычайными обстоятельствами предлагаю избрать короля прямо сейчас.

– Вы шутите, пан Радзивилл, – поразился один из сидящих рядом с ним шляхтичей.

– Ничуть! Рядом с нами – сильная держава, к которой уже примкнула некоторая часть наших соотечественников. Я говорю, конечно, про Московию. И предлагаю, панове, избрать царя Петра королем Польским и Великим князем Литовским!

По залу прокатился изумленный гул, но Сапега заметил, что далеко не все шляхтичи удивлены. Они явно ожидали чего-то подобного, а может, и точно знали, что последует такое предложение.

Старый примас, в светлых, с золотом, одеждах, встал и решительно стукнул посохом о каменные плиты пола.

– Нельзя нам от порядка отклоняться, светлейшие паны! Что значит выбрать короля прямо сейчас? А выдвижение других кандидатов? А кондиции?

Александр Гонсевский, великий писарь литовский, вскочил настолько быстро, что с его головы упала шапка с меховыми отворотами и султаном из перьев.

– Я категорически против, панове! Петр станет требовать наследственного правления, что по нашим законам неприемлемо.

– И я, – поднялся королевский ротмистр Николай Потоцкий. – У царей московских в ходу деспотичный стиль управления. Он лишит нас всех вольностей, мы взбунтуемся, и станет еще хуже, чем сейчас.

– Куда уж хуже, – горько усмехнулся Сапега.

Радзивилл покачал головой.

– Панове, пожалуйста, успокойтесь. Прошу выслушать русского посла, князя Ивана Воротынского.

Боярин спустился с «посольской трибуны» и занял место в центре зала. На нем был роскошный, со златотканым узором, кафтан и высоченная горлатная шапка. Он опирался на посох, в рукояти которого поблескивали драгоценные камни.

Дождавшись, когда в зале установится тишина, Иван Михайлович откашлялся и начал:

– Не тревожьтесь, панове. Коли вы нашего царя королем выберете, все вольности останутся при вас. Великий государь Петр Федорович всемилостивейше согласился подписать Генриховы артикулы.

Царский посланник подавил тяжелый вздох. Жуткая гадость эти артикулы! Они нещадно ограничивали власть монарха и давали миллион привилегий шляхте. Не к лицу государю московскому такое подписывать! Но что делать, без них паны не примут Петра, а столь редкая возможность может больше не представиться.

По-прежнему стоявший рядом с ним Кшиштоф Радзивилл добавил:

– Не буду скрывать, панове, что конфедерация уже снеслась с царем московским. Мы предложили ему трон и оговорили следующие кондиции: сохранение шляхетских привилегий, ненаследственное правление и подчинение нашим законам, непреследование католиков, протестантов и униатов, то есть полная свобода веры. Царь Петр на них согласился и подпишет об этом pacta conventa. Co своей стороны русские выдвинули условиями совместный поход на крымских татар и изгнание из Речи Посполитой иезуитов.

«Ладно, пущай пока ненаследственное, ежели они так упрямы, – усмехнулся про себя боярин. – Опосля видно будет».

– И что же, князь Воротынский, ваш царь планирует объединить нас с Русью в одно государство?

– Нет, панове, токмо под личной унией.

– Полная чепуха, – вскочил толстый старик с бульдожьим лицом, великий подскарбий коронный Николай Данилóвич. – Православный король в Речи Посполитой?! Или царь желает принять католичество?

– Аль монарх имеет меньше права, чем его подданные? – усмехнулся боярин. – Государь, аки и вы все, будет пользоваться свободой веры.

Страсти разгорались. То один, то другой магнат вскакивал и самозабвенно доказывал свою точку зрения.

– Нет, это невозможно!

– Лучше Людовика позвать!

– Нет времени за ним посылать.

– О нет, опыт с французскими королями у нас уже есть, и не самый приятный.

– Не согласны на Петра!

– Да разве плохо иметь королем самого посланца Господнего?

– Вы и в самом деле верите? Чушь!

– Уверяю вас, это так!

– Он, безусловно, посланец. Полковник Самборский во времена защиты Смоленска встречал его и рассказывал, что царь несколькими словами переманил на свою сторону сотню французских наемников! А было ему тогда года три.

Лев Сапега, поняв, что перекрикивания могут затянуться надолго, попытался навести порядок.

– Прошу, панове, прошу вас, давайте конкретнее! Пожалуйста, сядьте все.

Паны кое-как расселись, но продолжали браниться.

– А теперь пусть встанут те, кто согласен на избрание царя Петра.

Больше половины присутствующих, в том числе и два архиепископа, дружно поднялись, кто охотно, кто нехотя. Один из оставшихся сидеть удивленно присвистнул:

– Ничего себе!

Принимай сейм решения простым большинством голосов, сторонникам царя и напрягаться бы не стоило. Но гордые паны имели свой закон: здесь даже один несогласный мог заблокировать решение остальных, использовав liberum veto. И потому Воротынский и его польские сторонники продолжали убеждать остальных.

Боярину вспомнились странные слова государя, мол, как бы ляхи не затянули выборы и не обманули его, как Алексея Михайловича. Кто такой этот таинственный Алексей Михайлович, Воротынский не понял, но четко уловил: все надо сделать как можно быстрее. И потому не скупился на обещания: