Глеб Исаев - Двойник

— Как? — Андрей смахнул с носа мелкий волос, оставшийся после не слишком умелой стрижки. Осмотрелся и вдруг заметил скрученный в жгут черный платок, торчащий из поясных петель его сценических брюк.

Расправил платок и ловко, словно делал это не одну сотню раз, замотал голову импровизированной банданой. Взглянул на свое отражение: — Примерно…

— А глаза мазать я вам тоже не дам. Лучше мы вот как поступим, — он пристроил на нос темные очки. — Может, хоть в них мне за эти идиотские тексты так стыдно не будет.

— Но?.. — Кацман взмахнул ладонями, но всмотрелся в лицо Андрея. — А знаешь… очень даже… Ну, хорошо. Так даже лучше. Но больше чтобы никакой отсебятины.

Он глянул на часы: — Пора… Одевайся, скоро уже выходить, — тут Семен Яковлевич вновь воздел свою короткую ручку и хлопнул себя по лбу: — Я ж забыл совсем. Слушай. После того, как ты свои слова про то, что, мол, устал и все такое… произнесешь, нужно будет взять вот это… — тут он вынул из своей сумки литровую пластиковую бутылку с непонятной наклейкой, — выпить. Это минералка нашего спонсора. Понимаешь? Обязательно. Тут без вариантов. Они нам за это кучу денег платят. Выпьешь, желательно побольше. Вроде как, мол, вкусная… а уже потом дашь команду музыкантам начинать вступление первой песни. Не забыл, какая первой идет?

— Первой идет "Мозаичный сон", — отозвался Андрей, непроизвольно хмыкнув от дикого сочетания слов. — Только как я ее пить-то буду, из горлышка? И вообще, мне что, с ней прямо на сцену идти?

— Ну что ты, прямо, как я не знаю… — устало вздохнул инструктор. — Воду я на сцену с краю поставлю. Подойдешь, поднимешь, ну и выпьешь… Не пил что ли никогда?

— Да нет, пил, — Андрей дернул плечом. — Наверное. Только не помню.

Он вновь глянул в зеркало: — А вот платок, именно так завязанный, я точно носил. Когда, зачем — не скажу, но носил.

— Ох, умотал ты меня… Андрюша, — с плохо скрываемым раздражением выдохнул Семен Яковлевич.

Но тут зазвенел звонок и чей-то неразборчивый голос произнес: — Исполнителям прибыть на сцену. Пошла объява.

— Все. Вперед, — Кацман еще раз осмотрел преобразившегося спутника, поправил ворот серебристой рубахи-распашонки. — Не забудь: Вода обязательно. Можешь даже рот потом не открывать, все равно не видно, но воду выпить обязан. Я тебя прошу. Умоляю. Не забудь, дорогой. Ну, хоть ради меня, сделай. А?

— Хорошо, я обязательно выпью, — успокоил разволновавшегося помощника Андрей. — Тем более, что уже и сейчас от волнения в горле пересохло.

— Нельзя сейчас… — едва не крикнул Кацман, отводя руку с зажатой в ней бутылкой. — Там же газировка… Она зашипеть должна. Понимаешь, чтобы пузыри пошли, и в микрофон звук слышно было.

— Ну, нет так нет, — уже шагая по коридору следом за своим нервным провожатым, Андрей несколько раз медленно набрал в грудь воздуха и коротко выдохнул.

— Ты чего? — обернулся Кацман.

— Мандраж снимает, — коротко пояснил Андрей, думая о предстоящем. — Перед прыжками хорошо помогает.

— Какими еще прыжками, совсем?.. — Семен Яковлевич не закончил, чуть замер возле большой, неплотно прикрытой двери, из-за которой доносился невнятный шум, и пропустил Андрея вперед: — Ну, с богом. Не подведи, Андрюшенька. Не подведи, сынок. Выходишь… Помахал, поклон, потом снимаешь микрофон со стойки, ждешь, когда зал стихнет, и произносишь текст. Орать не нужно, микрофон у нас сильный. Закончил — два шага к левой кулисе. Я там буду. Руку протяни, я и подам. Открываешь… Ну, дальше понятно.

"Неужели не сон? Неужели эта суетная жизнь, и вправду, была частью моей биографии? Но если я сотни раз выходил на сцену, отчего в памяти не осталось совсем ничего, ни единого намека?" — мысли промелькнули в тот короткий миг, когда Андрей, повинуясь толчку наставника, проскочил заваленные хламом кулисы, пробежал еще пару шагов и оказался на ярко освещенной сцене.

Женщина в длинном бархатном платье картинно взмахнула рукой, а затем прокричала хорошо поставленным голосом в одиноко стоящий микрофон: — Встречайте! Андрей Питерский!!!

В голосе ведущей звучала такая неистовая радость, что Андрей едва не крутанул головой, решив, что рядом с ним есть еще кто-то.

Мелькнул, разрубив наискось пространство темного зала, луч прожектора, осветил его одинокую фигуру, ослепил.

Грохот аплодисментов, невнятные крики, истошный свист — все эти звуки обрушились, словно падающая лавина.

Андрей вздрогнул, почувствовав себя идущим по нейтральной полосе и внезапно попавшим под шальной обстрел диверсантом, отшатнулся к спасительной темноте кулис, но прикусил губу и, действуя, скорее, на неизвестно откуда вынырнувших инстинктах, в один короткий шаг выскользнул из пронзительного луча, поклонился. Движение вышло неуклюжим, но позволило замершему в груди сердцу продолжить свой бег.

Заметив стоящих в глубине сцены музыкантов, которые невозмутимо занимались своими инструментами, Андрей взмахнул рукой и, как бы перевалив груз внимания зала на плечи своих помощников, стремительно пересек пространство сцены и остановился возле одинокого микрофона.

"Все нормально!.." — приказал он себе, всматриваясь в едва различимые пятна лиц зрителей, сидящих в первых рядах.

Наконец шум и хлопки начали стихать. "Ну, ни пуха… " — успел подумать Андрей, протягивая руку к блестящему хвосту микрофона.

Выхватил довольно увесистую штуковину из зажима, поднес ко рту и осторожно, с невольной опаской, произнес начало заученной накануне фразы: — Улан-Удэ!!! Здравствуй!

Голос, совершенно чужой, незнакомый голос, прозвучал, словно рев падающего с многометровой высоты водопада.

Андрей поморщился, отодвинул микрофон чуть дальше от губ и продолжил: — Как ни трудно мне говорить в этот миг нашей радостной встречи, мои дорогие слушатели, но я должен сообщить, что это мой последний концерт. Я уже спел все, что мог. Сделал все, что сумел. И теперь мне пора уходить. Уйти туда, где нет ни шума оваций, ни света прожекторов. Нет вашей любви и вашей ненависти, которые ходят рядом, рука об руку…

Андрей старательно повторял крайне идиотские, на его взгляд, слова и даже успел слегка удивиться чрезмерной трагичности оборотов.

"Как будто не на отдых, а на тот свет уходить собираюсь", — хмыкнул он, заканчивая речь.

Он замолчал, и на мгновение показалось, что даже оглох. Настолько тихо было в зале. Как видно, для зрителей, пришедших веселиться и отдыхать, его слова стали неожиданностью.

Выручил звукооператор, выдавший в динамики шум восторженно ревущей толпы.

Андрей облегченно выдохнул, перевел дух и, вспомнив про данное Кацману обещание, подхватил стоящую на полу возле самых кулис бутылку спонсорской газировки и попытался открыть пробку одной рукой, держа в ладони другой микрофон. Влажные пальцы скользнули с пластика пробки, бутылка выскользнула и покатилась куда-то в сторону, исчезла из виду. Отыскать ее в складках пыльных портьер было совершенно немыслимо.