Алекс Коста - Вавилон и Башня

А может, потому, что у До была тяжелая судьба, а у меня нет. Родители отказались от него, сдали в детдом. А До отказался от детдома, сбежал, попал в аварию.

Его переехал снегоуборочный грузовик, протащив за собой. Из-за этого у До лицо было в «асфальтовой болезни».

Все это я узнал от врача. Почему-то врачи любят рассказывать именно такие истории. Чем больше жести, тем лучше. Может, они, конечно, все большие фанаты Опры [107] «…все большие фанаты Опры» – подразумевается американское шоу Опры Уинфри, в котором поднимаются остросоциальные вопросы, в том числе насилия над детьми. ? Не знаю.

Первый раз мы с До сошлись случайно.

По коридору везли большую кастрюлю с кашей. Избитый бомж, которого еще не успели определить в палату, взял и зачерпнул рукой прямо из котла. Как потом оказалось, в этом нейрохирургическом отделении бомжей всегда клали на коридоре, в палатах мест не хватало.

Весь котелок, конечно, был загублен. Медсестра-разносчица жутко возмутилась и принялась бить бомжа огромным черпаком с длинной деревянной ручкой. Пока не прибежал хирург и не предупредил, что у бедняги и так трепанация.

Нас с До эта ситуация очень рассмешила. Бомжа жалко. Кашу нет. Но очень смешно было наблюдать, как он набрал целую пригоршню дымящейся, жутко горячей перловки и запихивал себе в рот, несмотря на удары увесистым половником по и без того раскроенному черепу.

До, кажется, беззвучно расхохотался, а я как-то ху-хукал, насколько было возможно с моими связками. До взял бумагу, пару огрызков карандашей и нарисовал большую кастрюлю с облачками пара, большой половник, чуть ли не больше самой кастрюли, и руку, похожую на варежку, как рисуют дети. Я, напротив, рисовать не мог. Но ко мне чуть-чуть вернулась возможность говорить.

– Дядя взял слишком много горячей каши, – сказал я и откинулся на изголовье кровати, словно эта фраза забрала последние силы.

До был доволен моим аудиальным сопровождением своего рисунка и нарисовал еще один.

На этот раз он изобразил нечто среднее между лошадкой и большой собакой, которая стояла на двух ногах на каком-то ведре, а сверху, на шее, у нее была веревка.

– Зачем… зачем кто-то ее повесил?! – недоумевал я.

До нахмурился и добавил к рисунку какой-то конус в отдалении, разрисовав его сверху всеми тремя цветами, которые у него были. Бордовым, желтым, зеленым.

– За что его подвесили? – опять не понял я.

До еще больше нахмурился, даже нетерпеливо подпрыгнул на кровати. И дополнил рисунок каким-то человеком в шляпе. На нее До явно хотел обратить внимание, потому что обрисовал по контуру несколько раз. Еще он добавил что-то типа хлыста.

– Нет, нет… ковбои не вешают коров… – я почувствовал, что третья фраза высосала из меня последние силы, и куда-то провалился.

А когда очнулся, у меня, рядом с головой, лежал весь изрисованный лист, на котором в центре была подвешенная полукорова-полусобака, стоял дядя в шляпе и появилось много уточняющих моментов: ковровая дорожка (как я понял), какие-то заграждения, другие животные, похожие на полугиппопотамов-полутигров…

– Это… цирк, – усмехнулся я. – Это не корова, это медведь исполняет трюк. Его не подвесили, это страховка или какой-то турник, за который он держится.

На следующий день пришли посетители. Когда я кое-как начал разговаривать, то сообщил и свои данные. Родственников вызвали к потерпевшему.

Сначала пришла Надя, потом сестра. Надя пришла в черном облегающем платье, черном пальто, шляпе с широкими полями, которые она преломила так, что наполовину закрыла лицо. Но ей этого было недостаточно, поэтому Надя еще надела темные очки в стиле «героиновый шик».

– Господи… – сказал я. – Ты что, в трауре? Хайнц…

– Не-е… плевала я на него! Этот гусак уже уехал в Берлин, своих родственничков повидать. Только выписался, сразу укатил. Гад…

– А чего тогда?

– Как же, ты чуть не… чуть не… все из-за меня… Это все из-за меня, я сразу… сразу это поняла!

Я решил не спорить по поводу «все из-за меня» и использовать визит Нади как можно прагматичней. В результате у До появился ассортимент всего магазина «Юный художник».

Теперь он чередовал рисунки краской с карандашными, потом брал большие маркеры, пастельные мелки. А иногда смешивал все это, чтобы я подольше гадал, что же он такое изобразил.

Сестра пришла не в таком траурном наряде, как Надя. Но было видно, что ей больнее.

– Это все из-за меня. Это я виновата. Нагрузила тебя своими проблемами.

Странно! Почему всем так хочется, чтобы «все это» было из-за них, что бы там оно ни было. Слаще меда желание быть причастным к чьему-то «падению»… с чего бы это?!

Я не стал ее разубеждать. Если нужно, пусть так думает. В больнице всем плохо, но одно точно хорошо: пропадает желание в чем-то кого-то разубеждать.

Потом приходил еще кто-то, потом еще… я уже не запомнил, ослабел от этих визитов.

К вечеру мы остались вдвоем с До, он разложил передо мной новые рисунки, которые накопились, пока я был занят.

Я посмотрел и вспомнил слова «мумии»: «Все это рисунки».

Да, разные рисунки, нарисованные одинаковыми цветами. Рисунки меняются, цвета нет.

Голова закружилась, передо мной возник Ричард Гир. Возможно, он был настоящим, а может, это был «Ричард» из больницы Хайнца.

«Ни шитай, ни шукай, – он подмигнул и погрозил пальцем. – Состояние всего ближе».

«Мы – это череда состояний», – вспомнил я… или как там…

До был недоволен моим обдумыванием, замычал, показывая на отдельные предметы своих рисунков.

– Да, да… это трава, она зеленая. Это солнце, оно… ты нарисовал его лиловым. Оно же желтое или красное!

До помотал головой.

Состояния как рисунки. Рисунки разные, нарисованные одинаковыми цветами. До видит солнце лиловым, я – желтым.

Потом До опять замычал, давая понять, что хочет дальше. Ему нравилось, когда я называл его рисунки. Называл рисунки. Да… сам он не мог их называть.

– Это лошадь. Это… я не знаю, что это такое. Что?!

В центре рисунка был треугольник.

– Что это?

До опять замычал, сложив ладони под острым углом.

– Это дом?! – треугольник был расположен прямо под солнцем.

До замычал, то ли утвердительно, то ли нет.

– Это пирамида?!

Он опять как-то неопределенно замычал.

– Ладно, давай дальше.

До отложил этот рисунок, достал следующий. На нем была какая-то круговерть. Разными цветами нарисован клубок.

– Почти как моя жизнь. Много всего, но ничего конкретно.

До показал в самый центр.

– Да, я здесь. А вокруг меня череда состояний…

До замотал головой.

– А что?!

Он опять показал в центр круговерти.

– Кто там? Я не знаю.

До сложил две ладони, показывая то ли цветок, то ли какую-то вазу.