Алекс Коста - Вавилон и Башня

– Я не знаю. Давай лучше помолчим. Это просто каляки разных цветов. Нарисуй что-нибудь определенное, собаку там…

Я отвернулся к стене, закрыл глаза. Только слышал, как До настойчиво тыкал в центр круговерти.

– Просто штрихи разных цветов… нарисуй что-нибудь определенное, ладно?

Комиссия по усыновлению собралась в ускоренном порядке. Две недели и две тысячи долларов, хрустящих американских настоящих.

Мне задали только один вопрос:

– Почему вы хотите усыновить этого мальчика?

И я ответил… Просто сказал правду, первый раз в жизни:

– Когда я с ним, я не хочу убивать всех вокруг. В первую очередь себя.

Не знаю, то ли моя откровенность, то ли все-таки две тысячи, но меня сделали приемным отцом До.

И вот мы уже ждали такси рядом с отделением больницы. Скорые привозили побитых и пострадавших, в основном бомжей, а я стоял, сжимая маленькую потную ручку. В другой руке у меня был здоровый пакет с красками, фломастерами, мелками и еще черт знает чем. А под мышкой скользили, все время выпадая, большие свертки ватмана: многочисленные рисунки, которые До сделал, пока я занимался усыновлением.

Мне предстояло посмотреть их и что-то сказать. Я был готов, что рисунки довольно абстрактные, придется угадывать, что же все-таки До хотел изобразить. Я даже воображал, как он будет хмуриться, неистово размахивать детскими кулачками, если я буду плохо угадывать.

Наконец подъехало такси. А через двадцать минут мы уже входили в мою холостяцкую квартиру, в которой раньше не было никого младше восемнадцати.

До взял чистый лист из большой стопки, специально для него приготовленной, и нарисовал треугольник. Просто треугольник, обычным красным карандашом. Мне кажется, это даже был один из тех огрызков, которые ему принесли медсестры в больнице. А не из тех хороших, ярких, которые скупила Надя в соседнем магазине.

– Опять этот треугольник? Скажи, что это на самом деле? – спросил я, все еще никак не привыкнув, что До не умеет, не сможет, никогда не сможет говорить.

Я был готов ко всему, но только не к этому треугольнику, который не смог разгадать и в первый раз.

Животные, ладно еще. Он рукой рисовал оленей, похожих на снеговиков, лошадей, йети, и людей, похожих на какие-то надписи, штрихи резали бумагу надрывисто и геометрически четко. Сложно было угадать, но можно.

Однако тут, с этим треугольником, я был в полном недоумении.

– Что это? – опять задал я свой бесполезный вопрос.

До снова какое-то время хмурился… даже вроде как пытался ударять своими детскими кулачками куда-то в… пустоту… и потом… то ли сказал, то ли показал… я не знаю.

– Это же башня! – понял я. – И она со мной будет всегда.

<���Место, без географического наименования, 2100-е>

– Давай, дурень, поднимайся, – прохрипел кто-то рядом.

Мукнаил отвлекся от морковин и дороги из мягкого асфальта.

– Ку… ку… ку…

Капля из пузырька упала на его нижнюю губу, и он смог выговорить:

– Куда, Джин?

Джин не была ни в одном из своих обычных одеяний. Вместо халата, свитера или просторной рубашки – плотный черный костюм, почему-то весь перевязанный какими-то ремнями.

– Нравится? – подмигнула Джин, показывая дымящейся сигаретой на ремни.

– Не… не… не особо, – промямлил Мукнаил.

– Короче. Ты давай, решай, идешь или нет. Эти твои, инструкторы, доигрались. Включили все образы и все испортили. Теперь все, кто был в облаке, ходят как безумные, головами о стенки бьются, не знают толком, где облако, а где реальность.

– За…за…чем бьются?

– Пойдем. По дороге расскажу.

Мукнаил кое-как встал. Его ноги стояли какой-то жалкой буквой «икс», а руки плотно обхватывали туловище. От этого Мукнаил напоминал кулек, который еле-еле передвигался.

– Э, брат, так мы с тобой далеко не уйдем.

Джин достала откуда-то и прицепила к коленям Мукнаила две конструкции, которые сделали его более устойчивым.

– Чтоб ноги твои резиновые хоть как-то стояли на земле.

Даже через боль и непонимание Мукнаил видел, что все происходящее жутко забавляет Джин.

– Поче-му те-бя это заб-б-б-ав-ляет, Джин? – спросил Мукнаил, хотя в ситуации, когда они непонятно куда шли длинным темным коридором, это был не самый важный вопрос. Но почему-то хотелось знать ответ именно на него.

– Эге, парень. Да ты шутник. Слушай… – Джин села, оперлась на покатую часть туннеля, Мукнаил привалился рядом, мысленно благодаря мятые вонючие сигареты за то, что у Джин такая сильная одышка. – Слушай, я тебе по-простому скажу. Люди делятся на тех, кто строит, и на тех, кто разрушает. Я, в общем, скорее из тех, кто… ну ты понял. Хотя, честно тебе скажу, – Джин прикурила, хотя одышка еще не прошла, а в туннеле было и так душно, – честно тебе скажу, все это, брат, одно и то же. Вот твои олухи облака свои с полями разрушили. Так? Потом новые поля начнут делать. Или чего они там еще придумают. Понимаешь?

– Не-не-т, – признался Мукнаил.

– Да и хрен с тобой, мой мальчик. Главное, что мы будем веселиться на обломках цивилизации, пока новую не построят. А на обломках, – Джин вдавила сигарету в бетон и опять хитро подмигнула, – а на обломках всегда веселее. Понимаешь?

– Не-е-т.

Сейчас он хотел опять очутиться в своем образе про дорогу и две большие морковины, а не сидеть здесь, в темном туннеле, рядом с Джин.

– Да и ладно. Пойдем, сердешный. Нам надо торговый центр найти. На первом уровне они еще остались. Провизия, сынок!

Джин уверенно пошла вдоль туннеля.

Мукнаил не мог встать. Скобы, которые держали его колени, каким-то образом защелкнулись, пока он сидел, и теперь не разгибались в обратную сторону.

– Дж-и-и-ннн! – позвал Мукнаил.

– Ах да! – прокричала Джин, уже пройдя довольно далеко. – Ты же еще… хорошо, хорошо.

Она вернулась и капнула Мукнаилу еще одну каплю из пузырька.

– Нет, нет, – сказал Мукнаил, заметно прибавив в силах. – Эт-ти штуки.

– А, скобы! Ну! Вот так, – Джин отщелкнула и опять защелкнула в вертикальном положении одну скобу, потом вторую. – Ну, понял?

– Понял.

– Как сможешь нормально ходить, снимай. Понял? Что мне все время вместо няньки с тобой?

– Угу, – согласился Мукнаил.

Они шли дальше и дальше. Иногда им попадались прямоугольные карманы в этих туннелях, иногда длинные колодцы, ведущие наверх.

Наконец, пришли в какой-то зал. Мукнаил сразу увидел то, что только и мечтал увидеть последние, последние… он не знал сколько… по его подсчетам, тысячу лет, пока лежал на грязном одеяле и довольствовался образами с протухшей морковью и опаленными деревьями, а не своими обычными – яркими и свежими.

Посреди зала стояли ложементы. Штук десять разных моделей.