Алекс Коста - Вавилон и Башня

– Бог-дан…

Тут ко мне кое-как чего-то вернулось. Я и говорю:

– Лиза. Егор в Шереметьево-2. Твой паспорт у меня в кармане. Уезжайте. Лиза. Егор в Шереметьево-2. Твой паспорт… еще какие-то побрякушки. Главное, уезжайте. Сейчас. Не жди, Лиза. Не жди. Лиза. Твой паспорт у меня. Егор… – не знаю, сколько я это повторил раз. Много, наверное. Главное, чтобы поняла.

А когда открыл глаза, меня уже кто-то нес. Не на носилках, на спине. Как бывало в Афгане, когда еще медсанбата кричи не кричи, поднимешь бачу на спину и несешь. Иногда донесешь, положишь, а он мертвый уже. И такая тут тоска разбирает. Такая темень внутри. Вот как сейчас.

– Ладно тебе, бача. «Мы еще с тобою попоем» [102] «…мы еще с тобою попоем» – отрывок из песни А. Розенбаума «Лиговка». , – лязгает прям в ухо.

– Е-мое… это ты, серый, что ли?

– Ну а кто еще?

– Ты ж свинтил?

– Свинтил, но обещал вернуться. Слышал такое?

– Ладно…

Посмотрел вокруг. Мы сначала куда-то бежали, потом куда-то поднимались. Спина у волчары размером с двуспальную кровать. Я скользил на его шерсти и кое-как смотрел по сторонам. Вон оно как… уже полетели.

– Ты чего… тюльпаном работаешь?

– Я кем только не работаю, дорогой.

– Эх, е…

Потом пролетели какое-то здание, на институт Борисыча похожее. Я даже вроде как Борисыча увидал. Он ухмылялся лыбой своей ученой и, кажется, махал мне рукой:

– Не удался эксперимент, дорогой Богдан Иванович. Испытуемый не выдержал. Убили его.

– Да пошел ты, хрен ученый! – я показал Борисычу кулак, но он ни черта не обиделся. – Скоро увидимся, дорогой Богдан Иванович. «Все имеет свой конец, свое начало» [103] «…все имеет свой конец, свое начало» – отрывок из песни А. Розенбаума «Вальс-бостон». … все имеет.

Мы понеслись дальше. Волчара размахивал языком. Вроде как отплевывался. Вокруг от его плевков как будто мелкие яркие разноцветные парашюты взлетали.

– Серый, это чё из пасти твоей вываливается?

– Как… – волчара перевел дух. – Как… парад в твою честь. Никто, кроме нас [104] «Никто, кроме нас» – девиз ВДВ СССР и Российской Федерации. .

– Пригномили все-таки. Ну и хрен с ним.

– Пригномили, не пригномили. Чего ты опять загоняешься? Сам знаешь, волки и овцы по земле друг за другом бегают. Ты перестал бегать, вот и хорошо.

Волчара, в натуре, не гнал. Принес меня на опушку. Такая козырная. Овраг небольшой, вдалеке лес и речка вьется. Земля теплая, сухая, трава такая мелкая, ворсистая. Кайф растянуться.

– Ну что, споем?

Я аж вздрогнул от предложения такого – справа сидел Розенбаум со своей семистрункой, в казацкой бурке и папиросу курил.

– Давайте, Александр Яковлевич. Давайте, споем.

– Ах, как много выпало снега,

Да как же когти рвать по утру,

Одиноким волком я бегал… [105] «Ах, как много выпало снега, Да как же когти рвать по утру, Одиноким волком…» – отрывок из песни А. Розенбаума «Одинокий волк».

– Не, не, Саш. Можно я тебя Сашей буду называть?

Розенбаум кивнул, хоть, по ходу, на «Сашу» нахмурился.

– Давай веселое, про птиц, про… – хотел сказать «про зверей», но понял, что опять про волков начнет лабать.

– «Утиную охоту», что ль, хочешь? Я уже устал ее…

– Да не, давай чего-нибудь. Только без охоты, – и я, сам от себя не ожидая, добавил: – Время волков прошло. Хватит охоты.

– Лады, – еще больше насупился Розенбаум, скинул бурку а под ней такой вельветовый пиджак, как библиотекарши носят. Взял длинный аккорд, потом, по ходу, передумал, взял другой, опять передумал. Посмотрел на лес, посмотрел на речку. Вытянул одну струну и начал:

– Отслужи по мне, от-слу-жи,

Я не тот, что умер вче-ра.

Он, конечно, здо-ро-во жил

Под па-л-л-ящим солнцем… [106] «Отслужи по мне, от-слу-жи, я не тот, что умер вче-ра. Он, конечно, здо-ро-во жил под па-л-л-ящим солнцем…» – отрывок из песни А. Розенбаума «Отслужи по мне».

<���Россия, 2020-е>

Получилось открыть только один глаз.

В него ударили яркие краски, что-то зелено-красно-сине-желтое. Как будто в морду сунули палитру. Я хотел закрыться руками, но они были привязаны. Закрыл глаз и постарался поглубже зарыться в то, на чем лежала голова.

Прошло какое-то время. Снова открыл глаз и увидел, что комната, или где я еще мог находиться, теперь освещалась искусственно.

Но что-то круглое и зелено-красно-сине-желтое было на том же месте.

«Палитра» немного сдвинулась, однако не исчезла. Больше всего пугало другое: я понятия не имел, что это такое.

Все остальные предметы как предметы. Во всяком случае, те, которые я мог обшарить одним глазом.

Вон ножка, вон стул… вон еще какая-то ерунда… забыл, как называется. Вон вроде тренога от капельницы.

Я сдался и закрыл глаз.

А когда открыл, было опять светло. На этот раз, кажется, я мог пошевелить губами. Правда, никакого звука не получилось.

– Так, ну, что у нас здесь? – раздался грохот прямо над самым ухом, словно первый раскат грома после предгрозового затишья.

И! О! Удивительно! Зелено-красно-сине-желтое покачнулось и куда-то делось.

– Давай, До. Открой рот, До. До, ау-у… – скомандовал голос-гром. – Посмотрим на твои бронхи.

«Чего? Давай, До? Рот, До… ау-у…»

Потом пришли ко мне. Со мной что-то делали, но я не мог понять что. А еще хуже, никак не мог на это повлиять.

Единственное, что я мог делать, – вращать своим единственным глазом. А то, что они со мной делали, происходило гораздо-гораздо ниже, вне зоны его досягаемости. Хотя это все еще было мое тело. Но для моего единственного глаза это было так далеко, что я даже не пытался что-то с этим сделать.

– Так, так, так… – произносил женский голос откуда-то издалека, хотя источник голоса, кажется, располагался у ног.

К голосам я успел привыкнуть, и они уже не были такими громоподобными. Однако появилось новое. Какие-то ощущения на коже, в той самой зоне недосягаемости. Не знаю… боль, ожог? Что там со мной?!

Мне хотелось покричать и помахать руками, используя только один глаз, но не получилось. Может, потому что я все делал одновременно? Но, наверное, и по очереди нельзя кричать и махать глазом… или можно?

Когда я в следующий раз открыл глаз, то увидел, что у зелено-красно-сине-желтого тоже есть глаз. Причем два.

Через пару дней я смог какое-то время проводить полусидя. И начал общаться с До.

Так звали мальчика. Вообще-то его звали Дима. Но откликался он только на До. Наверное, потому, что был глухонемой.

Дима попал в аварию, и все лицо у него было синим из-за зеленки, красным из-за кровоподтеков и сине-желтым из-за гематом. В остальном ему повезло больше, чем мне.

Но наше общение не особо получалось, поначалу. Я не знал, как можно общаться с глухонемым ребенком.