Алекс Коста - Вавилон и Башня

Я потряс башкой, внутри зазвенело, опять стало больно до одури.

Волчара исчез, вместе со всей открыткой. Вернулся я обратно. Оказалось, не башкой трясу, а руками в баранках [55] Баранки (крим. жарг.) – наручники. , от этого, понятное дело, и звон. Решил больше не закрывать глаза. Похоже, вкатили чего-то по вене, раз чудится такое.

Надо как-то из этого косепора выдворяться. А как?! Закусил воротник, чтобы зубами не стучать, рванул изо всех сил за большой палец. Хрусь, и повис как надо.

Обычные ментовские баранки снять проще всего, у них дужка либо разболтанная, либо держится плохо. От этого рука пролезает легко, если большой палец вырвать. Поэтому профи вяжут тонкой веревкой или пластиковым тросом.

Короче, одну руку высвободил. Со второй еще проще, не нужно сустав дергать, надавливаешь – и все. Стаскиваю вторую баранку, протискивая палец кое-как, и нажимаю на запястье. Еще посмотрим, кто кого, ребятки.

Осмотрелся. Пол дощатый, сверху стропила. Какая-то хата дачная и темно. Попробовал встать, пока не особо. Башня варила прилично, а туша ее не понимала. По ходу, двинули чем. Или во время аварии тряхнуло, вот и сотряс мозга. Его-то мать, опять.

Пошарил за шлевкой. Сергуша меня еще в учебке научил, мол, всегда держи при себе скрепку или булавку. «Это еще зачем? – Я тогда пучил глаза на всякие такие штуки. Молодой был, глупый. – Цыгане за щекой бритву держат. Знают – острый предмет всегда пригодиться может. Но ты ж не цыган? Так что давай по-нашенски, скрепку суй, и все».

Пригодились уроки Сергуши. Ой как пригодились! Нащупываю скрепку, она там продета, не найдет никто. Разгинаю, значит, так… точку на шее найти. Нашел. Ши-и-и-к, и вставил сразу сантиметра на полтора. Боль сильная, аж искры из глаз, но это как раз то, что нужно. Минут пять, и силищи как у лося.

Когда Сергуша показал мне трюк этот, я сначала чуть в штаны не наделал, думал, хана, скоро сдохну, а потом перевернул все в коптерке, бесновался. Столько силы дурной сразу от укола этого.

Сергуша смеялся, точно я беса тогда гнал. Это что-то вроде иголок восточных, нужно только вставить в правильное место. Сергуша в таких делах много соображал.

Вот и сейчас. Воткнул – и как новенький. Рванул к двери, хряснул по полотну, выломал со щепками. За дверью лестница вниз, деревянная, простая, без перил. Съезжаю, значит, как карась [56] Карась (воен. жарг.) – военнослужащий на флоте. по трапу, внизу что-то типа веранды. На подоконниках банки с цветами сухими, поделки какие-то детские из желудей и спичек. Пыль везде, паутина. Хата явно кидок, случайная, место неподготовленное. Доски расползались щелями, что солнце видать. Даже солнце у нас другое. Где-то в загранке, ну там в Испании, солнце как правильное сливочное масло, такое желтое по-домашнему, теплое. А здесь, в нашей стране-матушке, оно как маргарин. Холодное и какое-то не такое, не как настоящее. Как фломастер, вроде желтый, но это такой хреновый желтый цвет, химический.

В Афгане вообще. Солнце будто кровью покрашено. И от него не тепло, оно жарит, потому как пытается убить тебя всю дорогу.

Ладно, не до туризма сейчас. Дверь из этой веранды тоже из таких досок. Сейчас выломаю – и вперед.

Только вот я как в прореху двери глянул, сам себя и попутал. На крыльце, прям перед дверью, сидел волчара этот здоровенный.

Я смотрю в щель, а там его глаз. Да такой, с яблоко. Смотрит на меня, даже не мигает.

Отпрянул, как ошпаренный. Думаю, чего делать-то.

– Слышь, брат? – говорю ему, а дверь пока не открываю. – Ты откуда здесь?

– Откуда, откуда… – волчара, по ходу, зевнул. – К тебе пришел. Медитация-то закончилась.

«Ишь, дружелюбного изображает. Не-не, брат. Меня на таком фуфле не прокатишь. Знаю я это дерьмо… ты мой брат, я твой брат».

– Да ну тебя, скажи как есть, почему я глюк все время этот вижу. И вообще, чего это я последнее время беса стал гнать? Ну… раньше тоже было. Как чего приснится во сне. А тут как наяву, то ты, то Сергуша.

– Дверь открой, расскажу, – и хитро так смотрит в щелку своим глазом-яблоком.

Дверь открой, расскажу – сам по себе базар стремный. Так говорят, когда подлянка какая намечается. Но ведь и не сидеть же на этой хазе, пока волчара не уйдет?

– Ладно, только отойди. Ты вооон какой здоровый. Еще накинешься.

– Не ссы, ефрейтор Иволга, – волчара отошел.

Я только потом допер, откуда он про погоняло мое армейское знает. Иволгой меня еще на стодневке прозвали. С Самары я, значит, вроде как с Волги. Ну вот – Иволга.

Волчара отойти-то отошел. Но тем хуже. Я только дверь слегонца приоткрыл, а он уже к тому моменту разбежался – и на меня…

Чего только с тушей моей за время шурави и стрелок на гражданке не было. И били, и стреляли, и резали. Но чтобы волчара, в два моих роста, в шею вгрызся… не-не, такого конкретного косепора не помню.

А он так и сделал. Как напрыгнет – и сразу пастью в глотку.

– Ты зачем меня убиваешь? – лежу на полу, хриплю из последних сил.

– Не убиваю, а хочу, чтоб ты переродился.

– А я не хочу перерождаться. Мне и так хорошо.

– Чего это тебе хорошо. Бегаешь туда-сюда, только нашу породу волчью позоришь.

– Не…

– Ладно, бача, потерпи. Я еще немного зубы сожму, и ты отмучаешься. Только вот что мне еще скажи. Ты про каузальность знаешь?

– Че-че-го?..

– Не знаешь. А знаешь, почему не знаешь?

Волчара еще сильнее сжал пасть, я кое-как хватался за воротник его шерстяной. Правда, чувствовал, долго так не протяну. С другой стороны, с волчьей пастью в глотке я как-то расслабился. Как будто по жилам не кровь потекла, а какой-то теплый кисель. Даже хорошо. Может, это и есть, когда смерть близко.

Помню, как наш прапорщик Володин отходил. Я тогда рядом сидел, чего-то базарил не по делу про «мужик, прорвемся». В общем, обычный порожняк, который в ход пускают, когда другой уже того, ласты вот-вот склеит.

А тут у Володина кровь хлещет. А он опытный, с самого семьдесят девятого «за речкой», не то что мы, только после стодневки приехали, как пингвины в Африку… ну он и говорит: «Погоди ты, Иволга, не гоношись. Дай моментом насладиться». Я ему такой: «Володин, каким моментом?» А он: «Не понимаешь ты пока, это как внутри какой электроприбор включается, когда подыхаешь, светло и тепло…»

Я тогда не понял, в натуре. А сейчас, по ходу, это и было. Как волчара зубы сжал, так сразу тепло и светло. Западло, конечно, на полу лежать под этой тушей меховой. Но, с другой стороны, все лучше, чем в песках кровью брызгать.

– Не знаю я ни про какую каузальность, е-мое. Собрался убивать – убивай. Харэ… – я даже руки отпустил.

– Каузальность – это когда одно событие предшествует другому.

– Допустим. И чего?

– Ну как чего. Следи за мыслью. Ты мамке стал не нужен, так? Потом в детдом попал. Нужен ты там кому был? Ни хрена. Потом армия, учебка. Потом война. Потом гражданка! Да, но и на гражданке опять стрелки, разборки, базары и прочая хрень. Как ты думаешь, когда это все началось?