Роман Тюрин - Скрамасакс

Я, чуть подумав, ответил:

— Среда.

— Видишь, — заметил старик, — И тут, всё сходится — среда у викингов называется Odinnsdagr — день О дина, не находишь ли, что как-то много совпадений?.. Хоть, они косвенные и кажутся притянутыми за уши, но их полно. Да и с технологией данного ритуала я поверхностно знаком, что также подтверждает мои подозрения. Судя по всему — ворон волхва обманул, душа навки в этом времени, послужила обменом на твою в будущем… — закончил мысль дед и задумчиво уставился на весёлую игру пламени.

"Сложная, блин, комбинация, но поскольку, я ещё здесь, то, по всей видимости, либо опоздал, либо к моему перемещению навка непричастна. Освободив её душу от привязки к конкретному месту, я никак не повлиял на последствия ритуала и мятежный дух Вальки — Валькирии, наверное, где то бродит, затерянный в веках".

Недоумённые лица товарищей, не вызвали у старика желания поведать им мою историю, я также счёл благоразумным — промолчать. Ложиться спать было ещё рановато, и, воспользовавшись затянувшейся паузой, я задал вопрос:

— Что такое омела? понятно — она растение паразит, но на чём основано её почитание? Почему ввели её в культ?

— Не знаешь? А с виду кажешься довольно просвещённым человеком, — поддел меня дед, но, тем не менее, повествование начал:

— Обыкновенно омела растёт южнее, но как видим и у нас она тоже присутствует — вероятно, какой-то морозоустойчивый вид. Ты правильно заметил — она паразит и медленно убивает своих носителей — деревья. Обратил внимание, какие на поляне чахлые клёны?

— А то, оценил по полной — когда от разъярённого кабана спасался, — буркнул с ноткой иронии я.

— Так вот, цветёт омела жёлтыми цветами и даёт белые ягоды, вызревают они посередине зимы. В разных традициях, у разных народов она выступает как символ жизни, бессмертия и возрождения. Существует обычай срезать омелу во время летнего и зимнего солнцестояний, соотносимых с жизнью и смертью.

Считается, что она — золотая ветвь древа жизни, которая скрепляет союз божественного и земного. По преданию, именно её ветку сломал Адам и отсюда все наши беды. Омела должна быть срезана без помощи железа — золотым серпом, таким, как этот, — дед вынул из мешка отобранное у волхва оружие, немного повертев, передал по кругу — для ознакомления.

Когда серп попал ко мне, я его взвесив: "Тяжёленький, однако", — вопросительно посмотрел на рассказчика, тот кивнув, произнёс:

— Золото, можешь не сомневаться.

Положив грамм триста драгоценного металла обратно в мешок, дед продолжил:

— Срезанная таким образом омела, оберегает человека от всякого колдовства и с её помощью можно разгадать любую загадку мироздания, конечно, ежели знаешь как.

Повисла тишина, нарушаемая лишь весёлым потрескиванием костра, старик, явно, что-то вспоминал:

— Ах да, — поймал он мысль, — Часто растёт та на дубе, а тут, видишь как — дубок чист, но, тем не менее, окружён ей полностью. Согласно легенде омела родилась от удара молнии. Будучи ни деревом, ни кустом, она олицетворяет всё, что является "ни тем, ни другим". Человек, находясь под омелой, получает свободу от всех запретов, но вместе с тем — теряет защиту и вступает в зыбкий мир сверхъестественного.

Дед вновь замолчал, но поняв по лицам слушателей, что мы ждём продолжения, возобновил повествование:

— Вот ещё… это, как мне кажется, вполне, может быть связано с твоей историей. Загадочно посмотрев на меня, Прохор выдал легенду:

— Фригг супруга О дина, мать Бальдра — почитаемого скандинавами в качестве бога весны и света, пытаясь обезопасить своего сына, взяла обещание с огня и воды, железа и разных металлов, камней, земли, деревьев, болезней, зверей, птиц, яда и змей, что те не тронут его. Только молодые веточки омелы, показались ей столь нежными да беззащитными, что она не стала брать с них клятву. Локи — отвечающий в пантеоне северных богов, за хитрость и обман, прознав об этом, изготовил стрелу из прутика омелы. Когда асы — мелкие божества, забавляясь, рубили мечами неуязвимого Бальдра да стреляли в него из луков, Локи вложил прутик омелы в руку слепого аса Хеда и её побег пронзил сердце бога…

На этом всё, — резко закончив, обломил меня с очередным вопросом старик и, завалившись на лапник, укрылся овчиной.

Мы ещё немного посидели, я осмысливал услышанное, Аника с Халом думали о своём, хоть и было заметно по лицам товарищей, что любопытство тех прямо съедает, однако с вопросами не набросились — сдержались.

Со слов деда — опасность этой ночью нам не угрожала и в дежурстве необходимость отсутствовала. Хал заинтересовавшись самодельным спальником да, посмотрев, как я в нём устроился, констатировал:

— Обязательно себе такой же сделаю.

Надо заметить, размерчик спального мешка соответствовал икс-икс-элю и доверху был зашит лишь один его край, другой же — только на половину — дабы при внезапной побудке иметь место для манёвра.

Утром из грёз меня вырвал моросящий дождик. Вылезая, я потревожил волка, аккуратно через него перелез и, прикрыв овчиной белого засоню, пошёл к ручью — умываться. Там уже находилась вся честная компания. Свинцовые облака, постепенно унося с собой промозглую сырость, медленно проплывали по небосводу, робкие лучи просыпающегося светила гнали их словно стадо баранов на запад — день обещал быть погожим.

— Ну как? Сны не беспокоят? — будто читая мысли, задал вопрос сердобольный старик.

— Нет, всё нормально, — солгал я ему — не хотелось обсуждать при друзьях мои грёзы, они вчера и так изрядно наслушались, от любопытства едва ли не лопнули.

А рассказать имелось что. Сверкающего смерча, в этот раз не было, видимо, он появляется только тогда, когда я переношусь в свой мир во время бодрствования.

Снилась мне — всё та же палата, ночь, дежурный свет и моргание лампочек медицинских приборов. Сильно напоминающий Прохора Алексеевича дед — примостившись на кресле — дремал, я, всё так же лежал без сознания.

Неожиданно пискнувший прибор — привлёк внимание. Веки больного — то есть меня, дёрнулись да распахнулись. Старик вскочил и оказался у койки:

— Ты меня слышишь? — задал он вопрос, вышедшему из комы человеку. Именно человеку, поскольку, я уже больше не отождествлял себя с телом, как будто это вовсе и не моё, а кого-то другого.

Моргнувший мужчина дал понять, что слышит. Дед отключил пищащий агрегат и повисла тягучая тишина. Взгляд пришедшего в себя остановился на том месте, где я сейчас находился, похоже, что он меня видел.

— Если ты можешь встать, то нам лучше отсюда побыстрее убраться, здесь не безопасно, — продолжил вещать ему дед.

— Да, я смогу, — проговорил тот моим голосом и вынул из вены катетер капельницы.