Роман Тюрин - Скрамасакс

— Ты видел, что проделала катана, в самом конце отчитки?

— Нет, однако, почувствовал…

— Ну и как это понять?

Старик развёл руками, и мне пришлось описывать виденные мной искры, исходящие от клинка в момент соприкосновения его с тёмной энергией. В ответ он непонимающе пожал плечами.

"Где-то я уже это видел?.. А… точно!.." — Данная ужимка сильно напомнила недоуменно-растерянные жесты Прохора Алексеевича, при всём несоответствии в комплекциях и внешности, оба старика при внимательном рассмотрении оказались весьма схожи, словно не наречённые, а кровные братья.

— Не знаю, что ты так уставился?.. То, что проделал меч, должно было сделать слово, ты просто его опередил.

Видимо, зависнув, выражение моего лица кардинально изменилось. Я, прогоняя остатки воспоминаний, мотнул головой и ответил:

— Тогда понятно. Интересно, каково Прохору Алексеевичу там, похожи вы с ним?..

— Похожи?.. — Серафим в искреннем недоумении приподнял брови, но всё же ответил, — А что ему?.. Небось, хорошо в раю старому лису, это нам тут… нужно землю отогревать — могилу копать надобно.

— Кого будем хоронить?.. — ничуть не удивившись ответу, ляпнул я машинально.

— Скрамасакс твой, вернее души заключённые в нём, причём, надо проделать всё побыстрей, времени почти не осталось. Что ж ты мне раньше-то… не показал близнеца? Теперь бы успеть… — сокрушённо пробормотал озабоченный старец, и я направился будить друзей.

Аника проснулся сразу, как только почувствовал прикосновение, так, словно ошпаренный, и вскочил, выставил перед собой нож и непонимающе завращал головой.

— Спокойствие, только спокойствие, всё хорошо, по крайней мере, пока, — утихомирив мальчишку, я приступил к Атанасу. Этого борова ничего не пронимало: ни тряска за плечи, ни крик прямо в ухо, всё ему было пофиг, сладко причмокивая губами он спал как сурок. Пришлось пойти на крайние меры — облить его холодной водой. Только это и подействовало, но наш космач, ожидаемо остался недоволен: "Ничего страшного, побурчит немного и отойдёт". — Вот с Таймасом, даже такой фокус не прокатил — парень завис в небытие, вообще-то, Серафим говорил, что тот очнётся не скоро, но всё же — попробовать стоило.

— Всем умываться, приводить себя в порядок, пойдём… — усмехнувшись, застыл на полуслове вошедший батюшка, — Впрочем, тебе, — тыкнул он пальцем в нахохлившегося Атанаса, — Можно обойтись без водных процедур.

Что, болящий не будится? — разглядывая мокрое лицо башкира, Серафим задал риторический вопрос, — Аника, дорогой, вытри его, а вы оба, марш копать яму!

Ох и намучились мы: пока разгребли снег, пока развели огромный костёр, пока верхний слой почвы прогрелся, пока выкопали полноценную, глубокую могилу, перевалило далеко за полдень.

На мой вопрос:

— Зачем столько возиться, ведь ртуть с заключёнными в ней душами занимает лишь четверть стакана?

Старик возразил:

— Уважение к мёртвым надобно выказать, чтоб всё по-людски. — В принципе, он прав, впрочем, как и всегда…

Пока канителились с ямой, Серафим приготовил вкуснейшую кашу. Пообедав, мы приступили непосредственно к погребению. Набежавшие свинцовые тучи приблизили и без того скорый вечер. Я, было, подумал опять козни О дина, и как позже выяснилось, оказался прав.

Батюшка, по такому случаю, достал из своих закромов парадное, священническое облачение и под какие-то молитвы, переоделся. Сразу приосанился, расправил сгорбленные плечи, на лице его появилась решительность, я глядя на это, тоже проникся моментом и осознал: "Сейчас, что-то будет — прямо из ряда вон выходящее".

"Неужели, всё скоро закончится?.. — с приходом данной мысли накатило сожаление. — Домой, как я понял, уже не попасть, нет меня в той реальности, вероломно убит — взорван под покровом ночи какими-то отморозками. Закончится всё, и что прикажете делать, цели нет, а без цели — то не жизнь — то существование".

Вечерело, белоснежное покрывало, отражая лучи розового заката, играя полутонами да причудливо переливаясь — завораживало. Отец Серафим, достал из мешка бронзовый кубок и тщательно его, протерев, пробормотал:

— Ну, вот и пригодился, Прохор, твой подарок.

Взглядом, попросив передать предмет, я его скрупулёзно рассмотрел: у основания — по окружности чаши шёл обод из переплетающихся цветов, выше находились изображения двух воронов, двух волков и двух ножей, а по самому краю были начертаны непонятные руны.

— А чей это кубок, не О дина случаем? — озвучил я внезапно пришедшее предположение.

С воронами сталкиваться уже приходилось: Хугин и Мунин — думающий и помнящий — мерзкие, скажу вам, птички. Про волков Гери и Фреки знал, но немного, лишь то, что было передано мне дедом во время экспресс обучения, однако если судить исключительно по именам — жадный да прожорливый, они те ещё твари. Ну и скрамасаксы с ними и так всё понятно.

— Получается, что его, — констатировав очевидное, старик удивлённо продолжил, — Неужели брат знал обо всём?..

Спустя пару секунд Серафим вышел из задумчивости:

— Когда это было?.. Дай Бог памяти… лет двести назад, нет — чуть больше. Всё произошло в Константинополе, сразу же после его падения. Франки тогда вошли в город и резали всех без разбора. Когда я с двумя престарелыми монахами, пытаясь выбраться из этого ада, метался по охваченным пламенем улицам, и уже почти отчаялся, нас спас Прохор. Весь в саже, руки в крови, ничего не объяснив, всучил мне вот этот кубок, проводил к тайному подземному ходу, а сам остался. С ним мы встретились позже. С тех пор чаша у меня и валяется, пытался её вернуть, на это он лишь сказал: "Дарю, тебе она пригодится".

— Так может Феофан правильно предположил, что дед ангел?

— Возможно, и правильно, я сейчас даже не знаю…

Тряхнув головой, видимо, выгоняя не к месту пришедшие воспоминания, Серафим забрал у меня оба скрамасакса. Открутив навершие рукояти Грома, он высыпал содержимое в кубок. Заглянув через плечо, я увидел светло жёлтый порошок, дед и тут оказался прав — именно так выглядит сера. Свернув голову ворона у Молнии, старик вылил ртуть в чашу. Поскольку, Прохор Алексеевич говорил, что при соединении всех четырёх стихий случится нечто невероятное я, задержав дыхание, с силой сожмурил глаза.

Тишина… вновь бросил взгляд на кубок и охренел на этот раз уже дважды, когда увидел на его дне бешено вращающуюся воронку, и когда, при моментально почерневшем небе, повернул голову кверху. Над импровизированным столом, творилось нечто немыслимое. Густые грозовые облака, выстроившись кольцом, посверкивая всполохами небольших молний, вращались так же, как содержимое чаши, но в противоположную сторону. Представшее взору зрелище было весьма грандиозным: девственно чистая северная природа, белизна, чуть попорченная чёрной кучей вырытой нами земли, закат, всполохи молний, и в последних лучах отливающий розовым плотный бублик туч.