Александр Руб - Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

— Очень похоже стреляли из него.

Дело получалось гнусное. При осмотре телеги нашелся портфель, с кипой мокрых, воняющих сивухой бумаг. Здесь же валялась почти пустая бутыль из под самогона.

Анекдотический случай превращался в серьезное происшествие. Расстрелянная из личного оружия телега. Один из выстрелов пришелся по дышлу. Как ещё лошадь не пострадала!

Опросить виновника можно будет утром. Да и так понятно что он будет говорить: «пьяный был, ничего не помню».

А мне предстояло хорошо подумать над своими действиями. Пока же вместе с Сёмой мы пошли в плановый обход.

Вечером, закрывшись в кабинете, мы с моим «политическим советником» Геней Шацем обсудили ситуацию. Старшина почти весь день провел в лесу. Исполняя приказ майора Плаксина, ему пришлось нарезать круги вокруг вески в поисках неизвестно кого и непонятно чего. Да ещё и с риском нарваться на засаду лесовиков. Он расслабившись полулежал на старом диване, а я ходил по комнате:

— Понимаешь, Геня, здесь два варианта. Мы можем прикрыть «плешивого». Он нам будет обязан и соответственно хочет или не хочет, но обязан будет делать то, что мы ему скажем. Думаю, пара «доносов» у него уже готова. Здесь положительно, то что у нас остается чистой совесть.

Второй «вариант» — раскручиваем «дело» и отдаем «председателя» под суд. Человек получает срок. Морально мне лично претит, но мы честны с законом. Здесь возникает вопрос: кого изберут вместо? Хотя у меня есть одна идея. Как ты думаешь, сможем мы протолкнуть в председатели Лучонка?

Пепел несбывшихся надежд. Маленький человек на большой войне.

Домик на самой окраине…

Пройдут годы, десятилетия. Город разрастется. Вырастут большие каменные дома. Проложат широкие просторные улицы с асфальтом и липами-тополями. Чистенькие тротуары заполнят прохожие. По мостовым беспрерывным потоком понесутся новенькие и не очень автомобили. Свет витрин и фонарей на бетонных столбах осветит ночную темноту.

Но, если уйти влево на один двор увидите обычную сельскую улочку. Частные дома, огороженные где сеткой — рабицей, где ровным крашенным в неяркий цвет штакетником. Узенькая проезжая часть на ширину одной машины. Битый асфальт. Тишина. Чистенькие обочины, аккуратные открытые дворики. Даже местные собаки, кажется, гавкают вполголоса. Мощные кирпичные плечи младших братьев-кварталов крепостной стеной отрезают кусочек старой застройки от городских шумов и стремительных изменений двадцатого века. На такой или подобной улочке жила знакомая девушка-проводник поезда и прапорщик из техслужбы части. Для Западной Беларуси они не уникальны эти осколки старых времен. Без труда их можно отыскать в любом городе или поселке. Спокойная безмятежность бытия, нарушенная когда-то, долгими годами хранится в памяти жителей. Вот в этом домике в далеком теперь сорок шестом…

— Только, слышь, «Могутный» — я первый. Мне уж больно нравится, когда она вся такая сжавшаяся, смущенная — плачет. Подол вверх тянет ме-е-едленно, словно надеясь — вдруг в последний момент передумают, пожалеют. А потом…

Канецкий сжал зубы и, насколько мог, отодвинулся от Злобыча, чтобы не слушать сальный сладострастный голос, этого выродка. Командир одного не отпустил, дал в напарники бывшего уголовника, а потом и надзирателя Минской тюрьмы.

— Больше всего мне нравилось, когда перед расстрелом намекнешь, не пообещаешь, не, только намекнешь, что можно помочь. И вот она старается, делай с ней что хочешь…

— Заби зяпу [61]и подбери слюни! Ты куда идешь не забыл? Там не одна безоружная еврейка. Тот милиционер тоже стрелять умеет.

Злобычь наконец замолк и поправив винтовку на плече ускорил шаг.

А его напарник смог без помех погрузится в свои невеселые чувства-воспоминания…

В последние годы его чаще звали не по имени — Юрась, а по детскому прозвищу «Могутный».

Ему было лет восемь, когда в лесах около деревни проходили маневры улан. Пацанва куда только не лезла, чтобы посмотреть, как кавалеристы «воюют». А насмотревшись, все решили, что когда вырастут, будут такие же сильные и ловкие. Настрогали себе сабель и винтовок — в войну играть. В какой-то день Юрася набили хлопцы. Он был не то чтобы мелкий, скорее некрупный, с большими чуть на выкате глазами, привыкший нянькать младших сестренок в заводилах не числился, крепкими драчливыми друзьями не обзавелся, а потому в детских ссорах ему порой доставалось от более сильных или дружных сверстников.

Обиженный хлопец тогда ушел в лес, где набрел на густые заросли папоротника. Деревянная сабля рубила не хуже косы. Ах, как же сладко было представлять: вот он вырос, поступил в уланы и теперь разбирается с обидчиками, а заодно и со всеми другими врагами. Кто эти «враги» он и сам не знал, но рубил со всей искренностью детской души.

Увлекшись, мальчик не услышал подъехавших улан. С улыбкой понаблюдав лихую рубку и послушав «Вось вам! Вось вам! Вось!» кавалеристы заулыбались, послышались смешки, всхрапнули, звякнули уздечками кони и, обернувшись на звук, хлопчик замер испуганным зайчонком.

Летний пронизанный лучиками солнца лес, шелестящая под теплым ветром листва, запах травяного сока. Затененная низинка, где замер в испуге щупленький хлопчик в белой испачканной невесть чем льняной рубашонке и драных штанах с деревянной покрытой зелеными потеками саблей. Эта живописная картинка: вызвала улыбки на загрубевших лицах усталых кавалеристов.

Старший среди них похвалил «рубаку»:

— Могутный хлопец! Вон, якую гару ворагав зьнишчыв! Падрасце нам на змену прыйдзе! [62]

Улыбки стали шире, смех громче. Раздалась команда и лес услышал знаменитые уланские «журавейки» [63].

Грязные до черноты и ороговевшие до полной нечувствительности босые ноги стремительно несли домой обладателя мальчишечьего богатства: четырех гильз, двух пуговиц с орлами и уланской кокарды.

А в недалекой вёске его ждало ещё одно приобретение: прозвище «могутный хлопец». Дзявчынки, собиравшие неподалеку ягоды, стали невольными свидетелями встречи и раззвонили о ней всем, имевшим желание слушать…

— Халера! — зашипел поскользнувшийся Злобыч, отвлекая Юрася от воспоминаний.

— Тихо ты, мехам ляснуты [64], побудишь всю вулицу!

— Да и што? Нихто носа не высуне. Побоятся. Немцы парадок навели!

Маленький домик в середине окраинной улочке — цель их прихода в город был темен. Они зашли привычным ходом со стороны пустого огорода, по тропке, выбитой по самому краешку участка.

И хотя задерживаться они не собирались, но, не доходя до дома метров двадцати, остановились. Скорее всего, их не ждали. Но лезть без разведки? Война научила внимательности и подозрительности.