Александр Руб - Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

И не надо будет унижаться перед этой высокомерной тварью — Адамовичем. Сволочь! Высокомерная мнящая о себе невесть что сволочь! Приехал черте откуда. В местных делах ни уха ни рыла не понимает, а мнит о себе. Как же «начальник милиции»! Г… он, а не «начальник»! Едут, едут! Их убивают, а они снова прутся. Он облизал пересохшие губы. Покосился на обложенную сеном бутылку самогона и вздохнул. Нельзя. Секретарь будет руку пожимать, вдруг учует? Начнет попрекать. Уже были случаи. Потом. На обратном пути.

С Адамовичем посчитается уже сегодня. В райкоме не знают ещё о «жидких деньгах», которыми налево и направо раскидывается этот мерзавец! Всем, всем уже «презентовал» спирт «старший лейтенант». Даже с мужиками и бабами работающими на стройке рассчитывается «чистым». Кое-кто уже в город съездил на «барахолку». Какие вещи провезли! В Б. берут ой как охотно. Лучше денег!

Ему же, председателю сельсовета — шиш! Как будто его не существует! Пусть-ка теперь райком разберется откуда спиртик и как оплачены дефицитные стройматериалы. Посадят! Должны по крайней мере. Не приветствуют «Советы» предпринимательство. Вот до войны в Польше… И снова глубокий грустный вздох.

Потер красные, после долгой ночной писанины, глаза. Бумаги должны быть красиво и ровно написаны. На это секретарь особо обращал внимание. Для этого им, сельскому активу, выдали по тощей пачке белых листов. Предупредили: сначала на негодной бумаге подготовить черновик, а потом уже перебелить.

Список кулаков. Список недоимщиков. И его гордость «Список участников самообороны». Ну и что, что не всех он точно знает? Поквитаться за кое-какие обиды пойдет! Прежде всего с главный врагом — милицейским «старшим лейтенантом». Сколько презрения было в небрежно брошенном: «Идиот!», — в ответ на просьбу охраны при поездке в райком.

Мысли о мести, о том как он будет смотреть на арест афериста Адамовича — отогнали страх. Климек взбодрился. Приподнявшись стеганул лошадь.

Полдороги. Уже полдороги проехал. Самые опасные! Заросли кустов стали реже. Сосняк отступил вдаль. При немцах повырубили метров на пятьдесят — остерегались партизан.

— Но! Тварь ленивая!

Видать отвлекшись на коня он и пропустил момент, когда на повороте возникла фигура человека с оружием.

Сельсоветчик обмер. Так и застыл изваянием в полуприседе: кнут в правой руке поднят над головой, в левой вожжи. Ступор продолжался пока Климек не плюхнулся обратно на доску-сиденье от толчка. Лошадь остановилась перед лесиной перегородившей дорогу.

Рука суетливо шарила в поисках пистолета, взгляд приковал человек в форме с автоматом на груди.

«И тут «старший лейтенант»! Матка боска! Ну что надо им именно от меня? Матерь Божья, чем я провинился перед тобой!».

Председатель осел кулем, когда сквозь страх пробилась: «Старший лейтенант! На груди ордена! Советский офицер!»

Климек соскочил с телеги. Как всегда перед важными людьми сгорбился, делаясь меньше. И комкая в руках польское кепи, зачастил:

— Товарищ старший лейтенант, как же вы меня напугали! Я председатель сельского совета Л. Еду в райком по вызову. Я уж думал бандиты. Вы же понимаете — нас сельский актив они «тер-ро-ри-зи-зи-ру-ют» — последнее слово он произнес по слогам. Оно было новое, недавно начавшее мелькать в газетах. Такое с непривычки сразу и не произнесешь!

Звуки раздавшиеся за спиной заставили сельсоветчика оглянуться. Там стояли и улыбались… бандиты.

Накатилась слабость. Мышцы расслабились, ноги подогнулись, окружающее закружилось всё быстрее — он отключился.

— Э! Э! Э! Придурок, не умирай! Твою мать! Да он обделался!

— Ха-ха!

— Хгэ-хгэ-гэ!

Лесовиков разобрал смех. Зажав носы, они дурачились, сгибались от смеха, тыкали пальцем и снова заходились хохотом. Даже невозмутимый «пан лейтенант» улыбался, гладя морду лошади.

«Активиста» закинули в телегу. Отряд, выслав пару головного дозора, направился в сторону смолокурни.

Когда Климек очнулся — его везли. Не связанного и не избитого. Это будет позже, понял он. Будут издеваться, пытать — потом зверски убьют. Перед глазами стояли истерзанные тела милиционеров. Он без звука, боясь раньше времени привлечь внимание заплакал. Слёзы текли по щекам, капали на худую шею. В голове возникло:

Ojcze nasz, ktorys jest w Niebie, swiec sie imie Twoje, przyjdz KrolestwoTwoje, badz wola Twoja, jako w…

Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое…

С первыми словами молитвы Климек ощутил и увидел всю свою жизнь, Целиком. Через все хрустально-прозрачные картины проходил черный стержень. И этим стержнем был страх. С первых дней детства. Сколько помнил себя Климек — он боялся. Страшился родителей. Мать, отец — давали хорошую трепку за каждую оплошность, каждый промах. Робел от своей неуклюжести, неумения драться так, как сверстники, проигрыша в детских играх. Потом был трепет перед учителем, старшими учениками, перед ксендзом… Во взрослой жизни он трясся от страха перед начальниками и хозяевами. Привык горбиться и кланяться. И вот последний страх. Смертельный. По-детски спрятавшись от мира закрытыми глазами, он повторял раз за разом:

Ojcze nasz, ktorys jest w Niebie, swiec sie imie Twoje, przyjdz KrolestwoTwoje, badz wola Twoja, jako w…

Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое…

Остановившаяся лошадь, продолжала флегматично хлестать себя хвостом. А телегу окружили лесовики.

«Председателя», теперь уже «бывшего председателя сельского совета», ткнули под ребра стволом и оберегая чуткую тишину соснового бора не повышая голоса спросили:

— Бумаги. Печать.

Потом был хлесткий, до разбитых в кровь шепчущих молитву губ удар. И полный ненависти второй тихий голос:

— Чё молчишь, падаль. Пан лейтенант ждать не любит.

Не стыдясь мокрых глаз, Климек присел. Порывшись, достал из под сена потертый старый портфель.

Командир лесовиков смотрел на испуганного забитого крестьянина без жалости и ненависти. Таких он видел не раз. В немецком лагере для военнопленных. В антипартизанском эскадроне под Гродно. В отрядах «Черной кошки». Это были «холопы». Существа всю жизнь подневольные, всю жизнь живущие чьей-то, но не своей волей и мыслью.

Смотрел и думал:

«Убить? Ну как же это не ко времени! Осень. Уже очень скоро начнутся утренние заморозки, выбеливающие землю. Следы. Их уже никак не скроешь. Нужно уходить на зимовку, а тут будет куча военных и полицейских, роющих носом землю в наших поисках… Не вовремя, как же это не вовремя».

Идея пришла внезапно. Обсудили её с Вилли. Тот выслушал, подумал. Буркнул:

— Зер гут.

И ушёл готовить маленький костерок для еды. Он никогда не отличался разговорчивостью — этот настоящий немецкий камерад. Обер-ефрейтор, прошедший все фронты, но застрявший здесь — в армии «Черной кошки». У него не было иного выбора. Так получилось, что последней воинской специальностью Штойера были огнеметы. «Факельщики» жгли всё и всех. В Советской Армии действовало негласное правило: «таких» в плен не брать. Больше огнеметчиков, ненавидели только «власовцев». Обычный парень. Дисциплинированный умелый солдат. Для него главное в службе: «бефель ист бефель» — «приказ есть приказ». Добросовестному солдату жгущему людей, дома, танки, даже в голову не приходила мысль о преступности этих действий. Кто же знал, что его так подставят — эти козлы-начальники. М-да.