Оксана Щербатая - Мой отчим - советский пенсионер

Как же это дядя Семён уехал на машине, не взяв паспорт, а только одни водительские права? Либо он поехал куда-то близко, либо просто забыл паспорт, а значит, он может скоро вернуться…

С жадностью принялась я изучать найденный документ: Семён Васильевич Савчук, русский (странно, фамилия будто украинская, но отчим всегда утверждал, что его род — из запорожских да донских казаков, а среди казаков столько кровей намешано, — никто не разберёт!), 19 апреля 1897 года рождения (ага, значит, он все-таки старше моей мамочки!), место рождения — село Воронцово-Николаевское (дядя Семён не говорил, что он тут и родился, вот скрытный-то!), предыдущее место жительство — зерносовхоз "Гигант" Сальского района Ростовской области. Вот так-так: не говорил дядя Семён, что в Гиганте жил. Знаю я эту бо-ольшую деревню прекрасно… Вот почему он тогда и на вокзале с мамой разговорился: наверно, родной диалект неповторимый услыхал, сердце потянулось… Вот он артист…

И в этот момент в соседнем доме залаяли, "забрехали" собаки. Кто-то подошел к дому "родителей". Наверно, дядя Семен вернулся захватить свой паспорт… Я сунула назад в карман пиджака обнаруженный паспорт, пихнула пиджак на прежнее место в сундуке для белья и заметалась в поисках спасения, — решила спрятаться, чтобы меня дядя Семён не увидел, совесть шпика во мне взыграла. Молнией я поднырнула в спальне под двуспальную супружескую кровать мамы и дяди Семена: кровать была прикрыта сверху плюшевым аляписто-красивым покрывалом "с оленями", край покрывала свешивался до пола. Залезла и замерла. Вскоре послышались легкие шаги, это, оказывается, мама вернулась, а я, как глупая, под кроватью сижу… Глупая и есть: нафантазировала невесть что… Но как же мне отсюда выбраться, чтобы мама не решила, что я с ума сошла окончательно?

Мама тихо, под нос, напевала частушки. Я видела, как передвигаются её ноги: вот она зашла в спальню, замерла, явно снимая одежду, потом с разбега, как девчонка, прыгнула на кровать с металлическими пружинами, которые жалобно заскрипели и слегка меня придавили, — я едва не взвизгнула. Но через пару минут мама встала, пошла в ванну, послышался отдалённый плеск журчащей из крана воды. Я быстро вылезла из-под кровати, оправила безнадежно примятую одежду и пошла на кухню собирать свои газетные пакетики с травками. Все равно у меня не было шанса проскользнуть мимо ванны незамеченной, — она ближе к коридору и входной двери.

Удивительно, но мама не заметила моих туфель: я поставила их на этажерку для обуви в коридоре и прикрыла занавеской, словно нарочно…

Через пару минут мама зашла на кухню босая и в одном махровом халатике до колен, — выглядела она прекрасно, как молодая женщина… Увидев меня, она вся передернулась в изумлении, словно я ей привидением кентервильским показалась:

— Зоя! А ты что здесь делаешь? Когда я входила, тебя не было… Откуда ты взялась? И почему ты не на работе, у тебя же еще рабочий день не закончился?

Я старательно прохрипела ей в ответ, еще более утрируя своя хрипоту необычную:

— У меня ангина. Больничный. Прямо с работы к врачу отправили: не захотели с больной на работе вместе сидеть… Вот, пришла взять лекарственных трав… Мама, это очень заразно, ты ко мне близко не подходи даже, не то заразишься… Все гланды попухли и покрылись ужасным зеленым налетом…

Похоже, меня просто "несло" в описании ужасов своей болезни, но мать только улыбнулась мне в ответ, рукой махнула, что, мол, глупости! И оставила у себя лечиться, велела к бабушке не ходить, — та старая уже, ей еще опаснее. И я осталась у мамы. Тем более, что она только сейчас увидела записку дяди Семёна на кухне, — я сделала вид, что совсем больна, ничего вокруг себя не вижу и не соображаю, и никаких записок в глаза не видывала… Мама явно расстроилась этой записке, но виду не подала: хорошо, что меня нелегкая принесла, иначе бы она точно расплакалась как маленькая… Слишком мама ранима и впечатлительна…

Начала меня мама лечить: впихнула аспирин, заставила горло полоскать содой и фурацилином, воды нагрела в ведре, насыпала туда горчицы, велела ноги парить… Потом велела, хочу-не хочу, но садиться с нею ужинать. Правда, не стала понимающе мучить больное горло твёрдой пищей: подогрела куриный бульон, набросала туда белого хлеба и заставила все съесть до капельки. Словом, никакого покоя заботой не давала, а так хотелось прилечь и просто расслабиться… Постелила она мне в пристройке на втором этаже: на мансарде с очаровательным балкончиком… Там стоял чудесный маленький "гостевой" диван, и так мне там понравилось… Хорошо, что дядя Семён сегодня уехал, — спокойно и тихо, как в добрые старые времена. Хорошая все-таки у меня мама… Хорошо, что она — есть…

На следующий день я поздно проснулась, когда мама уже на работу ушла: все-таки ангина сказывалась. Состояние было не из самых восхитительных: горло саднило, першило, чесалось и хрипело, глотать было труднее вчерашнего, сил никаких не было. Пришлось принять таблетки и снова улечься. Есть не хотелось совершенно. Когда мама вернулась вечером, она меня выругала нехорошо, снова принялась за моё лечение. Похоже, мне в её присутствии лучше становилось сразу.

Только спать я легла почти здоровенькой и более бодрой, только почти безголосой по-прежнему. Ночью неожиданно проснулась, — от чая с малиновым вареньем пот прошиб, — пришла мысль: нужно съездить в "Гигант". Я там была в детстве, бабушка в гости к знакомым возила, — не потеряюсь. Надо постараться выяснить, где, с кем жил и чем занимался дядя Семён, почему выписался и уехал… Плохо, что адрес конкретный не указан в паспорте, написано лишь "совхоз Гигант", придётся искать через случайных людей, шанс подобен тому письму "на деревню дедушке"…

Утром проснулась я совершенно бодрой и отдохнувшей, даже петь хотелось. Попробовала: а голоса — нет. Хрипит, как у прокуренного грузчика. Ну и ладно: с таким сиплым голосом только старше буду казаться.

Мама давно ушла: на часах — девятый час. Если и дальше буду столько спать, — совершенно разучусь вовремя просыпаться на работу. И уволят, — по статье… Вот какая я грамотная стала за месяц с небольшим работы на трудовом фронте: даже знаю, что уволить могу по собственному желанию, по "статье" нехорошей, а еще — "по состоянию здоровья". Интересно, почему при упоминания последнего пункта об увольнении "девчата" всегда оглушительно смеются? Помнится, Полька говорила, что одну из заведующих когда-то тихо "проводили" на пенсию "по состоянию здоровья", несмотря на ее отменную физическую крепость и бодрость. Спросила у них: "за что же ее тогда уволили?", а они в ответ: "за то, что посылки с Севера чехвостила!" Я опять спросила: "зачем?" Тут они чуть не полегли от смеха… Когда же все-таки то вожделенное чувство юмора во мне проснётся, жду не дождусь…