Оксана Щербатая - Мой отчим - советский пенсионер

— Не просила ли тебя Марфа Ивановна помочь ей чем-нибудь? Она же без денег осталась, сама говорила. Или, может, предлагала что взамен?

Мама удивленно на меня уставилась, отрицательно покачала головой:

— Что ты такое говоришь, детка! Марфа Ивановна — кристальной души человек, фронтовичка, разве такие люди могут о чем-то просить?! Попала в беду, нужно было ей помочь всемерно, вот я и купила ей билет на поезд до Новороссийска. Как не помочь? Не сидеть же ей под забором на Новый год. И потом, она сама в исполком пришла, а начальства — нет. Не могла же я лицом в грязь ударить? Что бы она потом всем соседям про сальчан рассказывала? Что мы — бездушные, скупые люди?

— Так-то оно так, — тяну медленно, и начинаю импровизировать, подмигивая отчиму, — но неужели ты ей только билет купила? Вот дядя Семён её провожал и предлагал немножко денег на путевые расходы, — на постель, на еду, на автобус до Геленджика, — так она отказалась, сказала, что все у нее есть. Мы и решили, что ты ей помогла.

Вскинув голову, мама выдохнула резко:

— Ну, хорошо! Помогла я Марфе Ивановне, дала с собой ей на расходы триста рублей, чтобы она ни в чем не нуждалась в пути, а по приезде чтобы такси взяла до Геленджика. Что ты мне допрос устраиваешь, Зоя? Уверена: Марфа Ивановна вернет все до копейки, как вернется. Она же мне свой паспорт показывала, я все данные записала. И она нас всех звала в гости, — будет у нас теперь на море свой человек!

Переглянулись мы с отчимом, но удержались от взрыва хохота. Вот так Марфа Ивановна: только с нашей семьи поимела больше тысячи за два дня… И все по-честному, мы ей сами и денег дали, и духи просили продать…

Поздним вечером дядя Семен еще намекнул на одну идею:

— Интересно было бы узнать, сразу ли гостья пришла в отдел твоей матери или сперва, к примеру, в бухгалтерию зашла или в техбезопасность, или еще куда… Умеет дама плакаться мастерски, так что претензий нет… Подождём теперь от неё письма обещанного, посмотрим, вышлет ли она нашей мамочке занятые деньги…

На другой день дядь Семен сам отвел меня в поликлинику. Объяснил Марье Сергеевне, что очень нужен больничный лист и серьезный в нем диагноз, — очень нужен! И никаких вопросов не прозвучало: врач быстро выписала листок временной нетрудоспособности, потом отчим меня за дверь выгнал, сам в кабинете остался, — благодарить, очевидно. Как хорошо, что у меня такой дальновидный отчим!..

Отвел меня домой, велел сон досыпать, "раз такое дело"… Велел на улицу носа не высовывать. Забрала я котят в свою комнату и спать улеглась, — давно такой благодати не было, — дрыхнуть до обеда, никуда не спешить… А отчим пошел ко мне на работу уведомлять о болезни и разведывать, что к чему.

Часиков в двенадцать вернулся, довольный, словно сметанки съел:

— Просыпайтесь, сони! Всё в порядке! Можешь, Зойка, болеть дальше: никто тебе слова не скажет. Но как можно быть такой наивной и слепой, — не понимаю!

Пришел я на твою работу, — прошел к руководству, она меня живо вспомнила, я ей некогда по нужде конфеты давал дорогие, помощь её требовалась. Расплылась она в улыбище от радости, редкие космы встопорщились, — возомнила, вновь подарки "пришли". Я ей и говорю: так и так, кто тут мою дочку Зою обижает-"подставляет" под удар? Какая стерва местного значения девочку довела до болезни? Заболела, мол, ты с расстройства, лежишь — встать не можешь, вся трясешься от нервов. Если хуже ребенку станет, — всю вашу почту на чистую воду выведу, от ОБХСС не отделаетесь, пока живы будете. А свидетели грехов всегда найдутся, если нужно будет, — пусть не сомневается! И вспомнил ей все её грешки и грехи, — и перлюстрацию незаконную чужих отправлений, и родственников, работающих под её руководством, — она, бедная, затряслась вся. Наверно, говорит, "кто-то из наших пошутил над Зоечкой, она же в моем кабинете вчера не была, никак не могла поднять той проклятой сережки. Пусть себе возвращается на работу, — слова ей дурного не скажу, во всём помогать буду." А я ей: нет, матушка, Зойка на больничном теперь сидеть будет до победного: довели ребенка малого, — будете платить теперь за лечение. И пообещал ей пару ласковых, если еще хоть раз на тебя наедет телегой кривою, — ишь, волю взяла! Думает, управы на нее не найдется…

Потом пошел в зал с женщинами беседовать. Посмотрел на всех, — и решил: нечего тебе, Зойка, делать в том клоповнике, — одни сплетни на уме у женщин. Что за коллектив дамский? Только годы жизни коту под хвост спускать… Уборщицы ваши — обе — не понравились: ленивы, похоже, только себя отстаивать. Сотрудницы-служащие — сплошь неудачницы: с "такими" общаться — себе дороже. Поговорил с ними сколько-то: голова разболелась. Каково тебе, молодой, с этими… работать изо дня в день? Уходить нужно, "на вольные хлеба"…

Итак, поговорил с твоими "девчатами" — прости, но без кавычек не обойдешься, — тетки они обе противные, пустые, хотя и незлобивые. И что выяснил: о тебе в последние дни лишь один парень расспрашивал: сынок твоей "замши" Максимка, тот, что недавно из армии пришел и дома сидит, тунеядствует. А Владлена его кормит, бедненького… Вот он-то к тебе и воспылал. Так что тут гадать нечего: этот мерзавец в кабинете матери серьгу поднял и тебе подложил, раз отказала ты ему. Маленькая, так сказать, месть, современного кавалера…

В пору моей молодости ни один мужчина бы такой гадости не сделал… Распустили молодежь: сидит здоровый лоб на женской шее и пакостит еще… Словом, возмутился я, вычислив твоего обидчика и назад в кабинет Владлены Карповны рванул. Она, похоже, табель рабочего времени составляла, с линейкой сидела, — меня увидела, быстро линейку выронила, ойкнула от "восторга".

— Что же Вы, — говорю, — голубушка, сынка распустили? Тунеядствует он у Вас который месяц, — сообщить следует в органы про то… Да бог с ним, с тунеядством, — зачем ребенку моему в сумку вашу сережку подложил? Оказывается, сотрудники тут ни при чем! Просто Зоечка отвергла недоросля-домоседа, и он в отместку этакую гадость подстроил! Да ему за то следует такую "прочухранку" устроить, чтобы вовек к девушкам не приставал… Нечем было… А не пойти ли в милицию и заявить, что у Зойки у самой из сумочки исчезло кольцо с брильянтом, стоимостью скажем, тысяч в пять рубликов? А кольцо у нее такое и впрямь имелось, — допустим, я купил, отец, фронтовик и человек с Севера… И свидетели найдутся, как Ваш сыночек ручку совал в чужую сумку, — вор он и негодяй!

Владлена услышала, — расстроилась искренне, заплакала. Должно быть, ей мало радости мои слова разоблачения принесли, — теперь у нее сомнений не оставалось, что ты — невиновна: наверняка, хорошо знает сынка любимого…

Посоветовал я ей беззлобно: сыночка нужно в общежитие определять, гнать его из дому и не пускать на работу, — не ровен час, начнут ценные письма и бандероли исчезать, а виноватой окажется только она сама, несчастная мать, избаловавшая взрослого парня. В общем, договорились мы с ней мирно, что никто ни на кого зла не держит, хотя и следовало бы затребовать с её семейки мировую за поклеп и оскорбление… Так что отдыхай, Зойка, делай что хочешь, — командуй в доме до вечера, а мне ехать нужно: Новый год на дворе, дело у меня важное…