Юрий Семецкий - Poor men's judge [СИ]

Правильно воспитанные чудо-богатыри — не вмешивались, мечтая, чтобы их жен, сестер или дочерей всего лишь изнасиловали. Гуманно, не нанося увечий, не до смерти. Такая вот, понимаешь, избирательная храбрость выходит: только в сторону указанного начальством противника.

— А революция 17 года? — попробовал возразить Семен.

— Кто ее делал, помнишь?! — дружно возразили все остальные. — Потомственные дворяне, жиды и бандиты, авантюристы и мечтатели, купцы и промышленники, причем не из самых захудалых. Родная сестренка мамы Железного Феликса — одна из фрейлин последней императрицы, — кто-то о том забыл?! Если кто забыл, то пусть вспомнит: народ революции не делает. Массы в них участвуют в качестве расходного материала.

— Смотри, Володя, — продолжил мысль Павел Иванович, — ты хотел знать как выглядит история с точки зрения обывателя? Так я тебе сейчас буквально в двух словах расскажу. Прадед говорил, что до того как жили по-разному, но в среднем — лучше. И примеры приводил, что и почем стоило, кто и сколько зарабатывал. Но мысль одна — после стало хуже. Потом на какое-то время приотпустили народ, и вновь пошла круговерть. Чуток пожили разве что в семидесятых-восьмидесятых, если о большинстве-то говорить. Тогда власть вдруг расслабилась, стала благодушной, дышать дала. Но дышали мы недолго. Ровно до того момента, как выяснилось: не нужны мы властям более в таком количестве. И численность нашу активно сокращают, чтобы мы ресурсы ценные не потребляли.

Вот и вся история сих мест с точки зрения обывателя. Все иное — фламандское кружево вокруг пня. И заметь: снова никто не пищит особо. Кроме нас, конечно. Хохлы-прибалты-молдаване уж на треть вымерли, а все еще пыжатся, хлопают слепыми глазенками, не доходит до них, что в могиле уже одной ногой стоят. Это называется как? Скажи, Володя, по глазам ведь вижу, что вспомнил, о чем тебе на политинформациях говорили.

— Социальные рефлексы это называется, — недовольно буркнул Володя. — Инструктор говорил, страшная сила.

— Так ведь, действительно страшная, — вздохнул Павел Иванович. Отбирай народ по содержимому лобных долей, вкладывай необходимое, бракуй тех, кто слишком, и все в порядке будет. Хочешь — стабильность Империи поддерживай, хочешь — коммунизм или тысячелетний Рейх строй — все у тебя получится.

Таким образом, если принять идею биопрограммирования, высказанную задолго до Лилли, то никаких странностей не остается. Вывод о том, что вся разница в поведении англичанина, русского или испанца легко списывается на различие вложенных в них по ходу воспитания социальных рефлексов, делается легко. И разнообразие тоже объясняется легко: воспитание масс — процесс, по определению, вероятностный, потому по обе сторону гауссовского колокола можно найти массу интересного. Получаем красивую, и главное, логически непротиворечивую модель.

Удобно ведь, правда? Можно одним заранее вложить в мозги идеалы коммунизма, другим — национал социалистическую идею, третьим — либеральную какую-нибудь хрень. И пожалуйста: полмира с упоением занимается взаимной выбраковкой.

Сила скрывающихся в лобных долях социальных рефлексов велика. Носителя проще элиминировать, чем перевоспитать. И бьют тупоконечники остроконечников смертным боем из века в век.

Такое дело, парень, в правильное время мозг примет любые установки без критики. Не сомневайся, примет. Мозг, он ленив. Лишних энергозатрат серые клеточки боятся, поскольку знают, что так ненароком можно просто просто съесть хозяина. Потому главное — чтобы в нужный момент, просто и авторитетно. Крабле-крибле-бумс, и человек верит в то, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме. Или в то, что во всем виноваты жиды и комиссары. Или в то, что москали украли сало, или в то, что есть такие на свете идеалы, все из себя демократические… Коротко, авторитетно, не рассусоливая — так нам педагоги в мозг и гадят, пока черепная коробка еще легко снимается.

В итоге, ради какого-то сраного изма, которого-то и нет на самом деле, какой-то несчастный с гордостью идет в рост на пулеметы. Или едет строить БАМ, который потом зарастет травой. Или поднимает своей дурной вспашкой пылевые бури в степи… Да много чего можно сделать-то сдури ума, главное думать в предписанных свыше рамках, и тогда все будет легко и правильно.

— А как же мы?

— Просто повезло, — очень серьезно сказал Павел Иванович. — Когда людей ставят перед последней чертой, они оказываются в состоянии импринта.

— Говорили нам что-то такое..

— Так слушать внимательнее надо было! В общем, в такие моменты можно фактически заново воссоздать человека. Ты, Володя, себя год назад помнишь?

— Помню. Я действительно другим был. Боялся всего. Помню, мастер в цехе рявкнет, так колени слабели. Было, Павел Иванович, чего уж там.

— Вот и выходит, что те, кто Командира за отца почитают, не так уж и неправы…

… Лекционная аудитория, амфитеатром спускающаяся к кафедре. Негромкий, спокойный голос лектора, анализирующий статью одного из главных глашатаев и трибунов Революции.

Сегодня мы закончим вопрос о приемах перегрузки сознания и кратко обозначим тему о преемственности политических авантюристов и предателей и оптимальных методах борьбы с таким горем.

— Одна из наших самых страшных ошибок состоит в том, что в обществе была допущена цензура на мысли

разрушительного содержания и книги явно искажающие реально существующие взаимосвязи причин и следствий.

В результате, как минимум, два поколения советской интеллигенции были просто не способны что-либо противопоставить интеллектуальной заразе, тем самым психическим вирусам, роль и значение которых в формировании исторических процессов стали Вам известны. Сегодня попробуем разобрать одну из таких статеек.

Цитата: «Господа реакционеры думают, что психология — самый разрушительный фактор: «мысль — вот гадина!». Нет ничего ошибочнее. Психика — самая консервативная стихия. Она ленива и любит гипноз рутины. «Великая в обычае есть сила, — говорит Годунов, — привычка людям бич или узда» («Смерть Иоанна Грозного»*). И если б не было мятежных фактов, косность мысли была бы лучшей гарантией порядка».

Игнорирование значения психологических факторов — фирменный знак революционера — экстремиста. Рассыпая перед читателем алмазные россыпи ярких ассоциаций, Стальной Лев Революции воздействовал именно на подсознание, тщательно избегая сколь-нибудь связных логических аргументов.

Далее, как водится, следует банальность, отрицать истинность которой никто не возьмется. Следующий шаг — отсылка к авторитету классика, прием, готовящий безусловное согласие с весьма спорным тезисом следующего абзаца.