Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

— Я не дамся! — взвизгнул оборотень.

— А даваться будешь проституткам в подворотнях, как ты любишь. Матвей обычно не спрашивает — просто делает порученное ему дело. В общем, давай оборачивайся, блесни красивой внешностью.

Олег обвел нас глазами, — может шутим? По нам было ясно, — ох, не шутим… И отломаем, и выткнем…

— Я…, я как лучше хотел… Давайте как-то уладим это дело…

— Можно и уладить. Речей пустых больше не заводи, слушайся командира, глупые выдумки выбрось из головы. В общем, сейчас тоже иди на улицу к месту сбора.

— А где у нас место сбора?

— Да где соберетесь, там вам и место!

— Что это он так о внешности своей сегодня печется? — спросил слабоватый в психологии я.

— На Танюшку-богатырку запал, — просветил меня туповатого Зигмунд Фрейд 11 века.

— Да ну! — не поверил всего трижды женатый я.

— Вот тебе и ну! Баранки гну! Как согну, дам тебе одну!

Фразу о трудоемкой работе с хлебобулочными изделиями Слава подцепил у неизвестного пришельца из 21 века.

— Как увидал сегодня этот обделенный последние годы женской лаской мужик, каким успехом пользуется только что избивший славную девушку Таню ушкуйник, так его и растащило! Хочется тоже чем-то блеснуть и урвать хоть кусочек богатырской ласки. А чем тут блеснешь? Битой рожей?

— Может и так…

— Воистину так, сын мой, — спародировал протоиерея весельчак боярин. — Правда сия велика есть, и трудно вам, сирым и убогим умишком своим, охватить ее всю! Истину тебе глаголю, сынишка, истину!

Слава богу, подумалось мне, хоть ненадолго отвлекся от мечтаний о юной рыжеволосой французской красавице старый черт, перестал падать духом.

Закончим тут дела, разберемся и с Бургундией, и с Нормандией! Покажем стране, будущей законодательнице моды и косметики, русскую удаль! И история тесных взаимоотношений Руси и Франции начнется не с наполеоновских войн и взятия попеременно то Москвы, то Парижа, а со скромной поездки русского боярина Богуслава, возможно с побратимом Володькой, аж в 11 веке в малюсенький городишко Мулен. (Жаль, что не в самое известное парижское кабаре «Мулен Руж», конечно…)

Хотя уже была Ярославна, королева Франции. И до нас русский князь Ярослав Мудрый поработал над выстраиванием хорошего для Франции династического брака французского короля Генриха Первого и своей дочери Анны, заливая в Капетингов, а потом через родство с ними, и в Валуа с Бурбонами, свежую русскую кровь.

И потомки Рюрика сидели на французском троне до 1793 года. Бурбоны во Франции и сейчас рвутся на трон, но страна, положившая начало удачным революциям против императоров и королей, пока их назад не допускает, ехидно напевая при этом «Марсельезу» Руже де Лиля, а русские эмигранты их поддерживают исполнением этого гимна Франции на русском языке в переводе Николая Гумилева:

Чего хотят злодеи эти,

Предатели и короли?

Кому кнуты, оковы, сети

Они заботливо сплели?

То вам, французы!

А в Испании вовсю царствует Его Величество Филипп Шестой из испанских Бурбонов, дальних родственников французских королей. И гордый испанский народ, вроде, не особенно умаялся от королевских кнутов, оков и сетей…

Греко-византийского имени Филипп до королевы Анны в Европе и не знали, и королей называли как угодно, только не Филиппами.

Но Анна была девушка образованная: говорила на нескольких языках, в том числе и на греческом, языке, равным латыни в Византии, а византийские идеи и в религии, и в образовании на Руси в 10–11 веках главенствуют. И как-то так само получилось, что строгий и властный 43-летний король Генрих Первый, абсолютный монарх, муж и повелитель для скромной 18-летней девчонки из неведомой Руси, своим высочайшим повелением назвал первенца Филиппом, а тот, после его смерти, оказался таким славным королем, что был сильно любим народом. И имя пошло в народ.

Только среди французских королей Филиппов было пятеро, а ведь имя пошло и в Испанию, и в Португалию. Как возьмут французскую принцессу замуж в соседнюю страну, так и жди малыша Филиппа наследником престола. А ведь это все — русский след, отголоски крови Анны Ярославны.

Правда, среди российских императоров Филиппов не было, и в народе остался известным и любимым только неутомимо рвущийся в школу толстовский Филиппок, которого добрый учитель выкидывал из этого очага культуры и образования с криком: задолбали эти крестьянские детки, а больше всех мелкий Филиппок! А все дети, вынужденные ходить в школу второй половины 20 и начала 21 веков Филиппку яростно завидовали…

— Жаль, я с вами пойти не могу, силы будто кровосос какой выпил. Так что иди к ватаге, и не посрами великого звания боярского! Правда, и боярин-то ты какой-то не очень, одно слово — свежесделанный. Смотри, не вернись, как волкодлак — побитый да ограбленный. Не забудь взять Марфу для усиления — отобьет вас от ворогов. Лучше бы тебе деньги здесь оставить. В общем, беги, сынку, старайся.

— Есть, дядя Слава! Не подведу! — подкинул я руку к мифическому козырьку не менее мифической фуражки будущей, но отнюдь в свое время не мифической славной русской, грозной советской и устрашающей российской армии. Мы всегда за мир во всем мире, но при необходимости можем и вздуть любого врага. А до фуражки еще несколько сотен лет всяких папах и киверов.

На улице уже все были готовы. Матвей вышел нас проводить.

— Если незадача какая случится, — негромко сказал он мне, — пошли за мной, придется этих гнид все-таки убить. Я вас потом где-нибудь за Киевом подожду. Валите все на меня, мол сами этого бандюгана впервые видим, среди них сидел. Имущество наше стали делить, видимо передрались между собой.

Я обнял его перед уходом.

— Спасибо, браток. На тебя всегда можно положиться. Как говорят арабы: лучшее лекарство — это огонь, а решающий довод в споре — это меч. Если я схожу и не вылечу, ты и один против пятерых не проспоришь.

— На досуге сходим в церковь, станем побратимами, — подытожил лучший боец нашего отряда.

— Ничего, что у меня уже есть один?

— Будет двое. И у меня будет вас двое, — про Ермоху-то не забывай. Если меня не станет — ему помогай. — Я кивнул. — Бегите. С нетерпением буду ждать.

И мы отправились на разборку с местными грабителями, а Матвей вернулся в обеденный зал стращать пьяных и особо наглых.

Стоило нам отойти от корчмы, как Оксана отманила меня от толпы, придвинулась к моему уху (мы с ней были почти одного роста) и горячо зашептала:

— Я слышала, что тебе этот, с саблей, сказал, на которого Танька тащится, ну тот, который ее прибил!

— И что?

— Я могу помочь!

— В чем? — удивился я.

— Если вас одолевать будут, я за бойцом быстрее молнии слетаю!

— А я за это время разбойников еще быстрее истреблю.