Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

— Скорей возле невольничьего рынка и разделимся, но для верности решим так: как будет пора, я кого-нибудь из твоих сопровождающих подзову и скажу.

— Годится.

У вышедших иногородних я спросил имена.

— Архип! Осип, — бойко отрапортовали мужики, и мы пошли.

Девочка к этому времени уже вернулась, лежбище ведьмы было где-то недалеко. Проходя мимо сорванцов, я внятно и очень громко сказал:

— Сначала на Подольский Торг пойдем, барахло нужно продать.

Держались двумя ватагами, люди Николая слегка позади нас. На краю зрения что-то мелькнуло. Василиса объявилась! Архип с Осипом старались в два голоса вовсю.

— Убей Невзора, святой отец!

— Не щади черного волхва, — он уже не человек!

Мы зашли на Торг, и Пелагея подвела нас к нужному перекупщику и негромко ему сказала:

— Грицко, это я — Пелагея, из Оксанки в Татьяну перепрыгнула.

Мужик со здоровенной и очень черной бородищей к этой метаморфозе отнесся спокойно, видно видал всяческие виды, вежливо спросил:

— Чем могу служить?

— Одежку хотим продать.

— Показывайте.

Увидев движимое имущество, склонился к ведьме и совсем тихо решил узнать:

— За разбой взялась?

— С банды Кривого долг взыскали.

Длиннобородый решил узнать обстоятельства дела.

— Он с подельниками, говорят, не в себе второй день. Твоя работа?

— Чья же еще! Пошевеливайся, а то за Кривым с Косым отправишься.

Это возымело хорошее действие и процесс оценки и подсчета закипел. В конечном итоге Пелагея получила пятьдесят четыре рубля, и мы, удовлетворенные, удалились. По пути Пелагея учила Емелю:

— На невольничьем рынке не ори радостно:

— Мама! Я всю землю обошел, а тебя нашел!

— Почему это? — насупился двухметровый гигант.

— Потому что услышит тебя работорговец, цена сразу взлетит в десять раз — было рубль, станет десять. Мать для человека дороже чужой тетки.

— Теперь понял!

— Поэтому увидишь маму, подергай меня за рукав и тихонько скажи которая. Ее как звать-величать?

— Акулина.

— Какие-нибудь особенности у нее есть?

— Это как?

— Эх, орясина! — вздохнула Пелагея. — Ростом высока, шрамы на лице, косая или кривая, рыжая, — да мало ли что.

— А-а-а! — понял туповатый богатырь. — Не косая, не кривая, волос вроде моего, обычный. Ростом, верно, повыше других баб будет. Зачем-то добавил: — Ей 37 лет, деревня наша Дубровка. А! Возле рта шрамик небольшой справа — упала в детстве.

Мы с Пелагеей только покачали головами — ну хоть что-то. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Обнаглевшую Василису сегодня даже можно было увидеть. Татьяну она не боялась ничуть, мои жиденькие магические способности ее не смущали, сдерживал порыв меня убить священник с двумя волхвами и со способностями помощней моих.

— А что это она так близко подсунулась? — решил я узнать у Пелагеи, — не боится, что узнаю?

— Кабы не добавили антеки тебе своей силы, нипочем бы не узнал. Скажи про себя:

— Покажи морок! — и увидишь все, как простой мужик.

Попробовал. За нами брела маленькая старушонка с клюкой. Вот оно как!

— Теперь скажи:

— Сними морок!

Тоже получилось. Ну что ж, будем ковать железо, пока горячо!

Я повернулся и крикнул:

— Архип! Подойди!

Когда волхв подошел, сказал ему:

— Уходите, уже пора. Бабку сзади вас видишь?

— С клюшкой?

— Да. Это ведьма. Если пойдет за вами, не бросайте протоиерея одного! Эта тварь может сменить объект охоты.

— Конечно присмотрим. А говорили, что ей лет 35–40.

— Она морок накинула, мы же с отцом Николаем ее прежде видели, в лицо знаем. Близко-то он ее любую учует, да боюсь поздно будет.

— А ты что, через ведьмин морок можешь видеть? Ни один мужчина же не может.

— И я, и Богуслав, который со мной в комнате живет, оба можем.

— Ну вы сильны!

— Мы такие. Да гляди, священнику про эту старушонку не сказывай!

— А что так?

— Боюсь не утерпит, крестить начнет или крестом обмахивать, спугнет.

— Понял!

Архип вернулся в свою тройку, и они отвернули от нас на очередном повороте.

Василиса тут же подсунулась ближе.

— Пора брать, — сказал я

— И то верно, — поддержала меня Пелагея.

— А что будем брать? — заинтересовался Емельян.

— Тебя за задницу! — рявкнула ведьма, — пошли вперед!

Я в это время нагнулся к сапогу, вроде мне что-то мешает идти, а Василиса сзади понеслась меня убивать. Дождавшись, когда она будет поближе, прокричал:

— Азенте мо! — как меня научил недавно Антекон 25.

Эффект был замечательный: ведьма остановилась, зашаталась, выронила шило. Да уж! Даже кинжала на меня, вшивоту новгородскую не нашлось!

Я подошел к своей несостоявшейся убийце.

— Шило отравлено?

— Нет.

— Как же им можно убить?

— В глаз нужно ткнуть.

Вот это да! Приличных людей стилетом в сердце, а меня, как белку в глаз, чтобы шкуру не испортить! И это пришельцу из 21 века! Никакого уважения ко мне нет. Убить на ходу, между делом. О времена, о нравы!

— Пойдем, — скомандовал я. — Теперь мы с Богуславом над тобой куражиться будем.

Морок с ведьмы спал, и она опять стала симпатичной бабешкой, только какой-то безвольной и вроде как оглушенной. Антеки магическое дело знают туго. Нужна была Василиса? Пожалуйста получите, и делайте с ней все что угодно!

Мы быстро догнали Пелагею с Емелей — они меня ждали за углом в ближайшем переулке, далеко не ушли.

— Быстро поймал, молодец, — одобрила мои действия Большая Старшая ведьм Киева, — не оплошал. На рынок пойдем или сначала Ваську к Павлину в дом потащим на расправу?

— Боюсь Акулину купят за то время, что мы бродим туда-сюда. Она же не убежит?

— Куда ей деться! Будет стоять и ждать размораживающего заклинания. В ней воля полностью подавлена, по команде, что хочешь сделает.

— В этом виде может удастся Василису на Невзора науськать?

— Может быть. Только черный кудесник ведьму в таком виде к себе не подпустит, не хуже нас с тобой понимает, чем это может кончиться.

— Значит на рынок, пропавшую матушку искать.

— Скорей пошли! — рванулся Емельян.

И мы пошли, ведя с собой Василису. Ведьма безропотно переставляла ноги, безучастная ко всему и на все согласная. По внешнему виду она от обычных людей ничем не отличалась. Нет блеска и живости в глазах? Отсутствует интерес к жизни? Безропотно выполняет любые команды хозяина? Вяло говорит? И что? У нас такого народа не выгребешь!

Пошли вдоль рядов, поглядывая и на всякий случай приценяясь. Дороже всего были подростки и молодые девушки — их цена доходила до двух гривен или 80 рублей. Крепкие мужики шли по 60 монет, женщины средних лет по 40 рублей или по одной гривне.

— Почему девушки так дороги это понятно, их всегда можно продать в гарем на Восток или гонять по хозяйству в имении, опять же потом других рабов нарожает, а почему мальчики так ценятся, чем они хороши? — спросил я у опытной Пелагеи. — Они же не умеют ничего, их еще долго учить надо.