Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

Епископский Двор смахивал на торг. Кроме многочисленных Вельяминовых и шумной орды Нездиничей, а также приглашенных князем представителей от трех лучших боярских родов Переславля с многочисленной челядью, толкалась и орала толпа зевак, оповещенных глашатаями, что в семейной жизни бывшего воеводы произошла такая незадача.

Всем этим купчишкам, ремесленникам, боярским ратникам ужасно хотелось попасть внутрь и самим, обязательно самим все увидеть и раньше всех узнать: кто прав, кто виноват, чей навет, кто изменник, а кто вор, и с придыханием потом все это рассказывать знакомым. Можно и незнакомым, лишь бы бойчей наливали медовуху рассказчику в кабаке за их счет.

Толкались и женки в скромных платочках, делая вид что пришли для посещения одного из храмов, а тут остановились на минуточку — поболтать со знакомыми. Участие женщин в таких мероприятиях не поощрялось даже в предельно по меркам 11 века эмансипированном Великом Новгороде, а здесь на это глядели с явным неодобрением — все-таки южный рубеж Руси, пограничье, а вы тут с бабскими пересудами да теревеньками! Понаврете еще потом невесть что!

Звучали неодобрительные высказывания:

— Не место вам тут! Подите щи стряпать мужу, да лучше деток обиходьте, чем тут без дела ториться!

Женский пол обращал на эти замечания и советы столько же внимания, сколько дикари-людоеды на лекцию заботливо подсоленого и наперченого миссионера, приготовленного уже к племенному котлу, о пользе вегетарианской диеты.

Женское любопытство чувство великое и идущее исстари, а бороться с ним бесполезно. Бабенка, как кошка, пролезет в любую дыру, и все-все вызнает.

Конечно, можно воспользоваться этой слабостью молодой жены в воспитательных целях после нанесения ею вашей семье очередных значительных убытков, но это чревато разнообразными женскими санкциями за твою проделку. Рецепт очень прост: убегая утром на работу или по делам, крикнуть:

Милая! Совсем забыл тебе сказать такую важную вещь, которая прямо тебя касается! Ты обалдеешь!

И не обращая внимания на выкрики:

Ну хоть намекни про что! — унестись во весь опор, с криком:

Опаздываю! Все вечером!

Не теряя времени быстро отключить телефон и наслаждаться покоем в душе до вечера, предупредив всех сослуживцев, что тебя нет и сегодня не будет.

А придя поздним вечером домой и поцеловав красотулю в лобик, долго плескаться в ванной, неторопливо покушать, и завалиться полежать, не обращая внимания на выкрики иссохшейся от любопытства жены. Потом вальяжно потянуться и сказать:

А новость такая…, и чуть-чуть помедлив, минуты две для усиления эффекта, рассказать какую-нибудь малозначительную чушь. Конечно, рвать тебя за это будут долго, но сладостная месть уже свершится!

Прискакал всадник, мужчина средних лет в ярко-красном плаще-корзне с золотой застежкой-фибулой на правом плече, зеленых сафьяновых сапожках, и явно дорогой шапке с небольшой меховой опушкой, с ним человека три охраны. Подъехали к самому крыльцу. Сходство вновь прибывшего с Богуславом было очевидно. Он легко соскочил с коня, бросил поводья своим дружинникам.

— Тут побудьте. И без вас народу полно будет.

Помахал Славе рукой, наша ватага поклонилась — здравствуйте, Владимир Всеволодович Мономах! — и прошел внутрь Епископского Дворца.

Да, присутствия князя я не учел. Бросив выламываться, быстро натянул на голову прихваченный с собой на всякий случай свой аналогичный головной убор. Умнейший Мономах оделся — так принято, а явно тоже не замерз. Чего же я-то дуркую, иду против течения, да еще когда решается судьба побратима?

Как у нас в 20 веке говаривал один профессор-оригинал: врач должен быть незаметен, как пограничный катер в тумане! Нечего тут не вовремя мнить себя законодателем боярских мод.

Минут через пять прозвучало:

— Вельяминовы, заходите! Нездиничи! Готовьтесь!

Дружинникам Богуслав велел возвращаться к себе в усадьбу, а мы прошли внутрь. Витражи, мозаики, железные большие люстры, — церковники отстроились на славу.

Нас завели в большой зал, в котором на двух больших тронах сидели митрополит Ефрем и князь, поставили к стене по правую руку от них. Протоиерей махом убежал и встал около друга, затесавшись среди других священнослужителей и служек.

Митрополит был старенький, сам высохший, но с окладистой седой бородой. Вся разница в одежде от нашего протоиерея заключалось только в золотом кресте на груди в отличии от Колиного серебряного.

Следом зашли Нездиничи: Капитолина, два пожилых боярина, какой-то мелкий и юркий субчик, одетый бедновато для их сословия, старая носатая бабка царственного вида и простонародно принаряженная бабенка. Последним из этой компании зашел какой-то непонятного вида боец — богато изукрашенные сабли у него висели с обеих сторон. Лишнюю саблю он на Божьем Суде юркому, что ли выдаст, для заключительного удара в спину Матвею? На вид ратному человеку было лет сорок — сорок пять.

Что-то их многовато получается, один явно лишний. Ефрем тоже это заметил и послал служку разбираться.

Как бедноватый и мелкий субъект не орал о своих преимущественных правах поучаствовать в церковном разбирательстве перед всеми Нездиничами, его проводили быстро.

Тут то я и оценил ум Переславского митрополита, установившего для всех одну присутственную квоту, а то вдруг этих склочников человек десять завалится? Все нервы вымотают и в деле до весны не разберешься. А так — трое разумных бояр, какая-то из теремных девок в роли свидетельницы и один молчаливый боец.

Немного смущала таинственная бабушка — не было б от нее какого-нибудь подвоха, но что есть, то есть. Не умом, так свидетельницами возьмем. Впрочем, ум двоих присоединившихся к нам Вельяминовых мне оценивать пока рановато. Поживем — увидим.

Подошли по двое-трое от трех лучших боярских родов. Эти-то будут стоять тихо — наше разбирательство этих родов не касается, их дело сторона. Вот теперь все — кворум есть.

Вначале заслушали Богуслава. Все было сформулировано кратко и по существу. Его ограбил тиун на пару с изменившей боярину женой.

— Других обвинений нет? — спросил митрополит. — Может быть очень плохо ведется домашнее хозяйство, жена не исполняет супружеский долг, отказывается рожать наследников, все дети от нее сильно нездоровы, в ее роду гнездится страшная наследственная болезнь или еще что-нибудь?

— Этого ничего нет. Но ограбила меня Капитолина с тиуном очень грубо!

— Вот тиуна и лови, сын мой. То, что жена взяла у мужа деньги, никак не наказуемо. Это как твоя левая рука переложила из одного твоего кошеля монеты в другой твой же кошель. У вас все общее. А с тиуна или возьми крупную виру после княжеского суда, или, если у вора не окажется денег, продай его в рабство. Убивать и пытать нельзя! В «Русской Правде» нет таких наказаний.