Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

А что такое украденные деньги в сравнении с гибелью всей Земли? Мелочь и пустяк, не стоящий внимания! Осталось одно с этим Елисеем — простить и отпустить! Отслужил уже пятнадцать лет назад, отработал как смог, искупил вину свою вперед. А мы тут его деда-пестуна топчем, да серебро краденое усиленно назад отнимаем. Ему бы за доблесть мраморный памятник при жизни воздвигнуть, а вместо этого по моей наводке бывшего командира сотни или насмерть забьют, или продадут в рабство. Да, дела делишки…

Посмотрел на часы: 11.10. До конца обедни еще пятьдесят минут.

Пора переодеваться и готовиться к выходу. Я не обладаю женскими талантами собираться на выход в течение часа, иной раз и двух — мне не нужно подкрашиваться, потом перекрашиваться, заниматься нелегким выбором нужных блузочки, юбочки, колготочек, босоножек, туфелек, платьица, бижутерии — а выбор у живущих со мной женщин почему-то всегда стремительно нарастал, и получая команду одеваться, не горячился, чтобы потом весь этот долгий срок не нудить из прихожки, как молодожен:

Ну сколько можно! Я давно одет! Мы опаздываем, поторопись!

— а спокойно занимался важнейшими мужскими делами: читал очень полезную книгу «Раскопки Хейаловавского кургана» — должен же я знать историю племени, вымершего в незапамятную эпоху, глядел по телевизору «Новости Поволжья» — выросло чего-нибудь на полях или как всегда, иногда дремал. Все это, конечно, в основном делалось лежа на уютном диванчике, чтобы качественнее разгорячиться перед рывком.

А когда влетала очередная суженая и принималась негодовать:

Я уже готова, а ты все голый лежишь!

— никогда не вступал с ней в ненужные прения, типа, прошло полтора часа, прикажешь мне их одетым сидеть? Или: чего это я голый? Я в уютных семейных трусах! — отнюдь нет.

Очень ласково произносил:

А что это волосы у тебя на левом височке как-то не так?

Эффект всегда был ошеломляющим! Женщину отбрасывало от меня к зеркалу и можно было спокойно собираться. Когда был полностью готов: одет, обут, местами расчесан, надо было подойти к торопливице, поцеловать, неважно куда — щечка, шейка, носик, ушко и сказать:

Да это там просто так свет падал! А сейчас вижу — все просто великолепно! Ничего больше не трогай, порушишь чего-нибудь!

Все! Можно выводить красавицу!

А тут идти, вроде, минут десять всего, одеться мне чуть дольше, чем просто подпоясаться, но я люблю появиться пораньше — торопиться, дергаться и опаздывать терпеть не могу! Еще здесь можно как-то подрасчитать, когда где будешь, а как свяжешься в 20–21 веках с общественным транспортом, опозданий не расхлебаешь!

Поэтому я всегда приходил или приезжал пораньше (в частых городских пробках и наличие своей машины не спасает от внеплановых задержек) и просто прохаживался (перезванивался по другим делам, искал что-нибудь в ноутбуке, ковырялся с машиной и т. д.) до нужного времени. Поэтому на все встречи приходил всегда минута в минуту.

Эту мою особенность все знали, и если меня не было целых пять минут (за последние тридцать лет такое случалось целых два раза!) оправдания с моей стороны не требовались — Владимира настиг какой-то катаклизм, и катастрофа разразилась очень внезапно!

Оделся по-боярски, только головной убор не осилил — нету навыка в жару в теплой шапке пыхтеть. Сразу видно — липовый я боярин! Настоящий на такие дела с непокрытой головой не пойдет.

А я считаю — каждому овощу свое время. Когда на улице + 25 градусов по Цельсию в тени, меня даже в легонькую панамку не нарядишь. Вот поздней осенью или зимой заору громче всех: куда мою любимую шапку подевали!

Зато подцепил к поясу богато украшенную саблю из дамасской стали в дорогих ножнах — знай наших!

Пока наряжался, Николай помалкивал, но видя, что уже все, решил подсказать неразумному боярину, как положено одеваться. Сам он на обычную свою сутану никаких праздничных риз не накинул, зато нахлобучил на голову фиолетовую камилавку.

— Сын мой, все бояре к епископу в горлатных шапках придут, один ты вроде белой вороны окажешься. Такая шапка признак знатности и благородства!

— А вот Христос, он благороден ли был духом, святой отец?

Протоиерей аж меня перекрестил.

— Что ты такое несешь, Владимир? Иисус наш светоч духа!

— А меховая шапка у него была? Где-нибудь наш Господь повелел своей пастве в жаркую погоду обязательно носить горлатку?

— Она же у тебя летняя!

— Все равно перепарюсь. Ты не крутись, как уж на сковороде, а ответствуй по Святому Писанию. Велел или не велел?

Священник открыл рот, затем закрыл. Минуты две подумал, а потом неуверенно произнес:

— Ты богохульствуешь…

— Отнюдь! Найди мне это место в Библии, где Христос повелел боярину прийти к епископу обязательно в головном уборе, и после этого накладывай на невежду любую епитимью! А я безропотно напялю на голову эту огненную печку и отправлюсь изнемогать к Ефрему.

— А вот насчет жен сказано…

— Ты меня хочешь оскорбить, поп? В чьих это женах ты меня мыслишь? В тех местах, откуда я пришел, за такие вещи бьют смертным боем! — ухватил я Колю за грудки.

Смирение во мне растаяло как снег по весне, ну просто куда-то испарилось! Всю жизнь я был неистовый мужлан и таким и подохну!

— Ох, извини, от жары ум за разум заходит…

— Вот я тебе сейчас эту камилавку для сугрева поглубже напялю, чтобы ослабевшие от перегрева мозги порасправились, — рычал я, обозленный впервые в жизни предъявленным мне обвинением в пассивном гомосексуализме, — и буду гнать твое святое протоиерейство до самого Епископского Дворца пинками, напоминая, что это женщина должна перед Богом и в церкви с покрытой головой стоять, а мужчина должен голову там же обнажать, показывая подчинение Христу.

— Мы не в церковь идем!

— Мы идем к одному из трех законных митрополитов Руси Великой. Могу я выказать ему уважение, как главе православной церкви в Переславле и кратчайшему пути для передачи моих речей Господу?

— Можешь, можешь, все можешь, только больше не буйствуй и меня отпусти! Пойду народ соберу.

Я отпустил священника, и он махом унесся, буркнув на прощание от порога, поправляя камилавку:

— На улицу выходи. Шапку в руки возьми, мало ли чего.

Чего-то я верно чересчур сегодня забуйствовал, отходя от неразумной злобы думал я, этак всех приличных людей можно от себя разогнать.

Останешься в итоге в уютной палате с древнерусскими психиатрами общаться. Интересно, а как их тут называют? Обычный врач тут лечец, а этот? Психец? А то и вовсе какой-нибудь похабно звучащий вариант?

В палату… ох в комнату! — зашел Богуслав, тоже где-то прошляпивший свою боярскую шапку. Неправильные мы с ним оба какие-то, из нас бояре, как с рвани со Змиева вала дружинники. Для полного эффекта на ноги еще опорки бы какие-нибудь нацепить или летние дырявые валенки.