Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

От ближайшего схрона мы уже ушли на полтыщи верст, вряд ли собака достанет туда своим призывом. Да и откуда подземным жителям знать что-либо о водных обитателях? Чепуха какая-то на постном масле!

Может если нам тут откажут, пройтись по Средиземному морю, поискать другую Большую мать? Только очень уж это море велико, как пить дать не успеем никого найти. Мы предположим возле Италии воду будем мутить, а ее стая где-нибудь в Гибралтаре рыбку ловит.

Марфа оживилась.

— Го-во-ри!

О как!

— Положи на собаку руку! — скомандовал Боб, — больше будет пользы, чем вы тут между собой перегавкиваться станете. Марфа пусть помолчит, я для тебя все озвучу.

Наглая инопланетная рожа! Что он себе позволяет? Впрочем, наплевать, лишь бы толк был. А Полярника потом придумаем чем прижучить.

Я кратенько изложил ситуацию для Антекона.

— Введешь дельфинихе в мозг ключ, — последовал незамедлительный ответ, — после него она что хочешь для тебя сделает, хоть на берег умирать выкинется.

— Откуда же у вас такой ключ? — поразился я.

— Когда медведики из этих мелких китов разумных существ делали, а полярники с мартышками занимались, наш народ уже в силе был, мог блокировать эти усилия других разумных рас. Вот они от нас паролями и откупились.

— И для людей тоже есть такой пароль?

— Конечно.

— Скажи!

— Перебьешься. Слушай дельфиний. Точнее пусть слушает твой жилец-переводчик.

И у меня в мозгу родился жуткий скрежет, кряканье, скрип. Мне это не запомнить и нипочем не воспроизвести. Потом тишина.

Марфа встряхнулась и легла возле моих ног. Она явно сильно устала, тяжело дышала, и стоять пока была не в состоянии.

— Боб, ты хоть чего-нибудь запомнил?

— Где уж там! А на что мне это нужно? Я и не пытался.

Мои ноги подкосились, и я шлепнулся на пятую точку возле Марфы, столкнувшись с таким отношением к гибели Земли. Ну уж мог бы хоть пару раз крякнуть для моего успокоения, свинья иноземная!

— Я своему переводчику запомнить поручил, — продолжил Полярник, — есть у него такая функция. Он не ошибется, неоднократно проверял.

Я упал на спину. Слишком много неожиданных впечатлений. Ну просто какая-то звездная неожиданность навалилась!

Немного отлежавшись, мы с Марфой вернулись к мирно спящему Ивану. А еще через пять минут из моря вылезла голая и злая Наина. Первым делом она отвесила пинка своему благоверному и зарычала:

— Разлегся тут Ивашка-дурашка! А люди в море из последних сил трудятся!

Иван, ничего не понимая со сна, молча чесал ушибленную бочину, а ласковая женушка продолжала орать, нисколько не смущаясь своей наготы:

— Что ты, что рыбы эти, никого понять невозможно! У дельфинов только какая-то хаса-паса на уме, и у тебя, поди, в башке каша одна! Бросит он меня тут, понимаешь ли! Да я тебя, подлеца, на краю света сыщу, глаз вырву и сожрать заставлю!

Тут Ваня наконец-то разобрался в ситуации, повалил суженую ловкой подсечкой, навалился сверху и принялся целовать. Ная еще немного поколотила любимого кулачками по спине, потом ослабевшие ручонки опустились вдоль тела, а затем обхватили своего единственного подлеца. Что ж, милые бранятся, только тешатся.

Я взглянул на часы. На то, чтобы понять свою несостоятельность в деле общения с дельфинами, колдунье хватило двадцати минут. Без Боба Полярника у человечества нет никаких шансов договориться с братьями по разуму.

А молодые средь бела дня затеяли какую-то сомнительную возню, и Ванина рубаха уже оказалась задрана, а портки медленно, но верно приспускали ловкие женские ручки. Бог вам в помощь, а я не буду мешать чужой любви.

— Пошли, Марфа, отсюда, супчику похлебаем, — прошептал я, и мы тихонько отправились восвояси — опять в харчевню.

— Ты, Володь, извини, если я сегодня был грубоват, — зазвучал у меня в голове голос Боба, — времени было очень мало, картинка с Антеконом вся дрожала и прыгала, того и гляди исчезнет, а другой может и не быть — исчерпаем энергию.

Вот оно что! А я-то, дурак, дулся… Скоро как Хрисанф, из-за мелочей на людей бросаться буду. Охо-хо, грехи наши тяжкие…

Наконец показалась корчма. В ней Богуслав уже весело чокался кружками с каким-то бойцом со шрамом через все лицо и саблей на боку, а Хрисанф стоял и напряженно слушал высоченного светло-рыжего мужчину. Христо сидел поодаль и тоже вслушивался в беседу с интересом.

Я подсел к Ламврокакису. Прошептал:

— Кто это?

— Это Эйрик, — так же негромко ответил Христо. — Он из викингов, я его половым привел.

Хотелось спросить: а императорского военноначальника на помывку посуды ты тут часом не пристроил? Но неспешная речь норманна привлекла мое внимание. Говорил он по-гречески неплохо, небольшой акцент почти не чувствовался.

— И вот в результате из всего нашего древнего рода Эклундов остался в живых из мужчин один я. Вечером пришел ко мне друг покойного отца Ивор и сказал:

Гуннарссоны не оставят кровника в живых. Они уже убили пятнадцать ваших воинов, и тебя не оставят в покое. У них нет ни чести, ни достоинства — навалятся на тебя кучей и зарежут.

Мы, род Лундинов, можем за тебя вступиться, и вызвать от твоего имени одного из их бойцов на честный бой, но ведь тебе всего семнадцать лет, плаваешь ты недавно, и любой мужчина постарше и поопытнее убьет малолетку сходу.

Я не испугался и спросил: а вдруг все-таки я его убью?

— А их тридцать человек, из них два берсерка, и выходить на тебя они будут по очереди. У них старшая Одиндиса, ваши лишили ее единственного сына, и снисхождения тебе можно не ждать.

Так что хватай меч отца и свой топор и пошли к купцам с Готланда, пока темно. Они уходят на свой остров завтра рано утром, и за твой проезд мной уже оплачено. Оттуда отправляйся по пути из варяг в греки, и чем дальше уйдешь, тем лучше. В вашем доме останутся одни женщины и дети, им мстить не будут.

Я взял меч и топор и отправился в Византию. И вот я живу здесь уже десять лет без малого, взял в жены Поликсену, у нас родились две дочки — Аеропа и Адриана. Называю девочек греческими именами, чтобы кто-нибудь не пронюхал из какого они рода. О нашем поселке Хассмюре уже и тосковать перестал.

Поликсена упросила, чтобы я оставил воинскую службу, и уже пять лет, как я стал половым. Корчму, в которой я прежде работал, продали, а новый хозяин открыл на ее месте какую-то мастерскую. Сейчас брожу без дела.

— Языки какие знаешь? — скрупулезно вникал трактирщик далее.

— Шведский, немецкий, греческий, русский и генуэзский. Последние годы их корабли зачастили в наши гавани. Латынь понимаю, но говорить на ней не могу.

— Да и так молодец, столько языков выучил! — восхитился Хрисанф.

— Мне чужая речь легко дается. Латынь не освоил, потому как на ней почти уже и не говорит никто.