Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

— Может еще кто нужен?

— Берут учить только со способностями. И еще — другие денег не платят, кормись и живи как хочешь.

— А может у нас способности есть?

— Есть на руках шерсть. За десять лет на весь Новгород двоих нашли, я третий. А ходят, просятся многие. И меня учат, а будет ли прок, неизвестно. Так-то. А теперь обкатаем главную на сегодня песню. Она, даст бог, заработок вам надолго даст.

— Это которую на рынке петь нельзя?

— Именно ее.

Отпели и отыграли будущего лидера хит-парада.

— А чем же именно она хороша?

— Потом поймете.

Потихоньку собирались гости. Я учил Ивана.

— Деньги бери, когда человек подойдет. Как бы не махали от стола, не ходи. Стой, жди. И не дай бог, пойдешь к тому, с кем я работаю сам. Мне тут пение не главное. Мне купец один позарез нужен.

— Зачем он нам?

— Вам незачем. А мне просто необходим. Больше я тебе ничего не скажу, не по вам дело.

Никого во главе стола, кроме хозяина дома, не было. Видимо, старшина придет впритык или опоздает. Гости уже все собрались. Но пока не начинали. Акинфий запаздывает. Его, похоже, подождут. Тут решительной походкой, вошел немолодой мужчина. Голова, усы, борода с проседью, широкие плечи, решительное лицо.

Купчики радостно загалдели, начали здороваться. Вновь пришедший сел во главе стола, оглядел собрание и негромко поздоровался. Опять всплеск радости. То ли народ веселится от приближения выпивки, то ли пришел человек, вызывающий радость.

— Пошли, — сказал я, и повел ватагу на отведенное место.

Взял половчее домру. Хозяин махнул рукой — пора. Я громко начал:

— Мы поздравляем уважаемого именинника с тридцатисемилетием! Желаем несокрушимого здоровья, счастья и успехов в торговле!

Потом, сбив придуманный мной же распорядок действий, спел песню о славном Дормидонте. Мои не растерявшись, поддержали. Видимо такие здравицы и поздравления еще приняты не были. Народ не пил и не ел, удивленно шушукаясь. Купчина сиял, довольный произведенным эффектом. Ясно было: полтинник уже окупился. Народ надо веселить, а торжественную часть сворачивать. И я рванул «Шотландскую застольную» со своим переводом, стилизацией имен и алкогольных напитков под Древнюю Русь. Тут купцы не стали даже ждать окончания песни великого композитора. Вино и водка полились рекой, полетели в глотки гуси-лебеди.

Акинфий что-то говорил хозяину, тот уважительно слушал. Допев, я выставил резервный голос, а сам отправился подхарчиться. Интересно, о чем говорит старшина? Надеюсь, не учит, как гнать безголосых щенков в шею? А его мнение обо мне не очень плачевное? Отогнав тревожные мысли, решил принять допинг для поднятия куража. Крякнул сто грамм водки, заел. Тепло пошло по жилам.

Прибежал Дормидонт.

— А зачем молодой поет?

— А разве мы договаривались, что я целый вечер буду глотку драть?

— Да Акинфий требует!

— А у меня с ним договор?

— Денег добавлю!

— Для такого человека и так спою.

Запил все съеденное взваром и пошел к коллективу. Подошел к Ивану, негромко спросил:

— Которая песня?

— Шестая.

То, что надо. Подергал певуна за рукав, отстранил. Пора показать класс. Вышел вперед и объявил:

— Новгородская купеческая! Исполняется впервые.

Такого здесь еще не слышали. Слушатели подогреты, можно начинать. И полилось: за Новгородское наше купечество выпьем и снова нальем! Я пел про трудности и опасности, дождь и вьюгу, разбойниках и беспощадных схватках… Никто не пил и не ел, боялись шелохнуться. Закончив, поклонился им в пояс. Затем, после небольшой паузы, когда они понимали, что чуду искусства наступил конец, рев потряс стены. Половина бросилась ко мне.

— Ты — молодец! Поразительно!

Ребята сзади купались в лучах моей славы. Один, правда, достоин большего. Я подтянул Ярослава к себе.

— Хочу представить, — автор стихов этой песни.

Волна народного почитания накрыла поэта. Его обнимали, жали руки. Нас обоих звали выпить именно сейчас, с ними. Это я уже видел в кино в будущем. Всем хочется сказать: да мне никто отказать не может. Я, знаешь, с кем пил? И великолепные певцы, и известные спортсмены уходят в никуда.

А Ярослава уже повлекли, куда не надо. Я догнал восходящую звезду и в корне это пресек, решительно выдернув его из чужих рук.

— Тогда спой нам…

— Мы устали. Сейчас отдохнем и продолжим.

— Тогда пусть другие…

А что, можно попробовать. Мы сунули бересту со своими изделиями Павлу, велели пока это петь. Ивана предупредил, что теперь каждая песня стоит рубль. Недовольным пусть птички поют. Сами пошли отдыхать.

На лице поэта бродила улыбка. Того и гляди тронется от такого-то успеха. К этому нужна привычка. Сели. Набулькал ему пятьдесят грамм. Сунул в творческие руки.

— Пей.

— А что, а зачем…

Не вдаваясь в теорию, сунул стихотворцу взвар.

— Запей. Так надо.

Паренек дернул, закашлялся. Посидели. Я не ел, и не пил. У меня еще дела. Ярослав сказал:

— Такой огонь по жилам разливается…

— Сегодня больше не пей. Тебе всего шестнадцать лет.

— А почему мы не выпили с этими славными людьми?

— Лишь потому, что тебе хватит нескольких месяцев, чтобы спиться и лишиться своего дара. А славные люди тебя тут же позабудут, увлекутся чем-то новым.

— Не может этого быть!

— На каждом шагу это можно увидеть, сплошь и рядом. Каждый второй спившийся был каким-то талантом или замечательным мастером. Всего люди лишаются от пьянства.

— Но ты же можешь выпить?

— Тебе до меня еще сорок лет — и все лесом. И пьяным меня никто и никогда не видел. А тебе еще два — три месяца попить водочки — и ты уже на помойке и без таланта.

— А ты…

— Я уже давно мужчина, а ты еще мальчик.

Он перестал спорить, но в глазах читалось непокорство. Я потрепал его по плечу.

— И уж не взыщи, как начнешь пить, я тебя брошу на помойке и уйду вместе со славными людьми. Пойду искать другого мальчика-поэта.

— А как же я?

— Судьба пьяниц никого не интересует. Ты бы подошел к грязному и пьяному оборванцу, позвать того поделать вместе дела? Поищи себе другого человека, который даст тебе тему, припев и музыку, а ты будешь в это время пить. Скорее всего, кончишь на помойке. Или бросишь пить. Но у очень молодых это редко.

— Начать или бросить?

— И то, и другое.

Ярослав впал в глубокую задумчивость. А я сидел и колебался: идти или нет к старшине. Все это решилось очень просто. Подошел Дормидонт и позвал меня. Проходя мимо ребят, велел им отдохнуть. Иван посмотрел с укором: такие прут деньжищи, и вдруг мастер дает безумную команду. Спорить со мной не стал, уже ученый. Подошли к главному столу. Акинфий поднял совершенно трезвые глаза.

— Скажи мне, певец, а кто вам песни пишет?

Ну, честность и скромность тут ни к чему.