Максим Форост - Вперед, государь!

Затаив дыхание, Зверяница оглядела свою госпожу, дочь Морского Царя, Всеведову наследницу. На светлом челе ни тени, на гладкой коже ни пятнышка. Несравненная Краса вздохнула во сне и замерла. Только высокая грудь ровно поднималась. Зверяница вцепилась в простыни и потянула за них, поволокла, стаскивая Царевну с кровати.

— Пойдем же, барышня, пойдем! — тело мягко стукнулось об пол. Зверяница еле удержала царевнину голову. — Ворона во сне ты долго не увидишь. Стало быть, и спать долго будешь!

Полудница поволокла её по полу к двери кладовой клети.

— Уж я-то знаю. Ты моего Месяца любишь. Он-то один тебе и снится, — она осторожненько перетаскивала царевну через порожек.

Прея-Солнце во сне чуть вскрикнула и застонала. Зверяница испуганно перевела дух:

— Вот-вот: и я о том же. Мне ли не знать, Солнце, как это бывает, когда Ясный Месяц во сне снится… Крепко спи, барышня! — Зверяница захлопнула дверь клетушки.

Зверяница вернулась к кровати с облачным пологом, успокоилась, сдержала биение сердца. Золотое огненное яблочко откуда ни возьмись вынырнуло на её ладонь. Полудница крепко сжала его и оглянулась. Вот, три птицы, самочки ворона, сокола и голубя притаились над пологом кровати. Девушка-заря подкинула яблочко. Оно прожгло полог, перекрытия, потолки и крышу, унеслось выше замковых башен и вернулось. Потолок и перекрытия тотчас затянулись ледком и инеем. Получилось! Зверяница с трепетом осматривала себя и ощупывала новое лицо. Точь-в-точь! Лицо и тело стали точь-в-точь такими, как у Несравненной. Она быстро взглянула в ледяное зеркало.

«…Доченька-полудница, ой… Дух захватывает — какая ты теперь статная, осанистая, горделивая. Вон, даже взгляд стал как у Царевны — самовластный, державный. И-и-и, что это ещё? Личико Солнца в зеркале скривилось — это ты, Заря-Зверяница, до слёзок позавидовала Царевне и её красоте? Эх… Ледяное зеркало затуманилось от Зверяницыного вздоха, потекло от обиды, заплакало… Всё! Всё, дочка, не ты плачешь, а зеркало. Вот так-то лучше. Молодец, справилась с собой…»

Зверяница-Солнце улеглась на кровать и прикрыла глаза — якобы спит.

За окнами в сумеречном небе заиграли сполохи северного сияния. Это грива Огненного Коня развевалась. Ворон-Мрак вернулся со слугами. Сумерки и Потёмки, Бураны и Вьюги, Затмения и Студенцы-Морозы — многих из них Зверяница знала — встречали его и принимали коня.

Ворон Воронович поднимался в её покои. Зверяница застыла и прикинулась спящей.

«Вспомнить бы, как дышала во сне Солнце, — засуетились её мысли. — Медленно и глубоко или же скоро и часто, как будто ей что-то снится?»

— Ты всё спишь, Солнце, не пробудилась? — такой сочный, такой… мягкий и шершавый голос у Ворона Вороновича. — Жаль. В глубине замёрзшей души я на что-то надеялся. — У полудницы почему-то мурашки по телу побежали. — Просыпайся!

Она вздрогнула и распахнула глаза, села.

— Ах, — судорожно вздохнула. — Это — ты, Ворон…

Как трудно быть не собой. Но она старалась. Своего похитителя Прея знала едва ли ни с детства — так говорили меж собой звёзды.

— Ты прилетел? — спросила поуверенней, как старого знакомого.

— А ты ждала другого? — Вихрь бросил эти слова резко, очень резко.

«А ведь он ревнует, — догадалась Лжесолнышко. — Вот, даже двигается размашисто, дёргано, и рукою при этом машет — будто сучья рубит. А ещё…» — полудница переполошилась: ещё Ворон, не отрываясь, глядел на запертую дверь кладовой.

«Что? Что с дверью не так? Пыль с порога смахнула, половицу не так подвернула?» — её сердце заколотилось:

— Мне что-то снилось, Ворон! — выпалила второпях. Ворон медленно перевёл глаза с кладовой на Зорьку-Лжедиву. Надо срочно увести Вихря из комнаты! — Ах, да! — она якобы вспомнила свой сон и старательно покраснела, украдкой взглядывая на Ворона, но тот уже отвернулся. — Ты с дороги всегда такой… воинственный?

Ворон застыл. По прямой спине видно, что поражён и слушает каждый её шорох. Она поднялась, нарочно долго шурша платьем. Этот пыльный дорожный плащ Ворона… «Вихрь, несомненно, теперь думает, — соображала Зверяница, — что женщины любят таких вот мрачных, утомлённых, но уверенных в себе мужчин», — когда они поднимались в верхние залы, Ворон даже предложил Зверянице-Лжесолнцу опереться на его руку.

Они пили вино. Свет ледяного камина поблёскивал в его золотистой влаге. Лжесолнце тихонько поигрывала кубком. Так делают женщины, когда хотят придать себе вид загадочности. Движения Ворона сделались плавными и неторопливыми. Он не сводил с собеседницы глаз — настороженных, внимательных и явно недоверчивых.

Клыкастый пёс с тупорылой мордой прислуживал за столом, а когда остановился слева от Лжесолнца, вдруг хрипло зарычал и утробно рявкнул. Ворон поспешно на него глянул:

— Осторожнее с ним, Дива, — сумрачно посоветовал. — Мой добрый Хорт чует малейшую фальшь.

— Может быть, это ты сегодня фальшивишь? — Лжедива вернула упрёк. — Скажи, ты всегда так взнуздываешь лошадь?

— Что? — поразился Вихрь.

«Он растерялся! Это хорошо».

— Твои руки, Ворон. Запястья. На них рубцы, как будто ты узлом закручивал на них повод.

— Ты так пристально рассматриваешь мои запястья? — Ворон удивлённо заломил одну бровь.

Лжедива усмехнулась одной половинкой губ. Не только его руки, но и голову она изучала с интересом: — «Ему, кстати, идёт эта мелкая седина и сухие морщины на лбу. Как он удивился, когда сказала ему про запястья! Когда с сильных мужчин сваливается несокрушимая броня, они теряются. Иногда это бывает им к лицу. Жаль, с Месяцем всё не так. Месяца надо в броню облачать!» — Лжесолнце встряхнулась, опомнилась. Кажется, она стала забываться. Странно, почему Хорт, чующий всякую фальшь, перестал утробно взрыкивать.

«…Здравствуй, человек, не знаю кто ты… У меня душа не на месте. Это всё дочка моя. Дело затеяла или не дело, никак не пойму — к добру или к худу… Ты сам собери себе поесть, путник. Дочь меня не слышит, занялась своими мыслями. А я не переживаю? Ты, путник, думал: раз ягая Хозяйка плетёт судьбы, значит, лишена она сострадания? Ох, лучше бы я не бралась за это кружево…»

Уже белая голубица, благословение ягой Матушки, скользила по поднебесью. Ей, бедняжке, было тяжелее всех оставаться в стране Зимы-Ворона. Вот — далеко впереди раскинула крылья от края до края неба Ночь Моголь-Птица. Белая голубка закружилась живым комочком. С крыльев Моголь-Птицы соскользнул всадник — Ясный Месяц-Громовник. Там, где копыта Чудо-Коня коснулись земли, забили четыре ключа-родника.

— Вестница? Голубка? — Финист-Месяц протянул белой голубице руку, птица на неё опустилась. — Что ты принесла? Белокрылая?