Надежда Дёмкина - Времена го(ро)да

Не было никаких знамений. Молнии не били три раза в одно и то же место перед Смольным дворцом. Не пролетали голубки и не гадили на голову сильным мира сего. Не мирроточили статуи и портреты Петра I. Все было как обычно.

Просто разрушили еще одно здание в центре. Переселили еще один музей. Выставили на торги еще одно «пятно под застройку».

И однажды ночью пошел дождь.

Вступив в город вкрадчиво, как лазутчик, он тихо просочился сквозь Купчино, а перевалив через Обводный, застучал по асфальту и по крышам все настойчивей: выходи! До центра добралась уже настоящая буря: ветер трещал и гнул деревья, рекламные щиты ласточками порхали над дорогами, провода смешались в один ком, и Нева подступала к ординару, чтобы снова помериться с ним силами.

Проснувшись, люди вынуждены были остаться в домах: в новостях объявили штормовое предупреждение. Городские службы как обычно не были готовы к такому повороту событий, беспорядочно метались с одного объекта на другой, то эвакуируя ценности из подвалов и первых этажей, то восстанавливая энергоснабжение, то вызволяя людей, застрявших в машинах. Чудо, что обошлось без жертв.

К вечеру было объявлено чрезвычайное положение. Вода поднялась на четыре метра, как при знаменитом наводнении 1824 года. По Васильевскому можно было передвигаться только вплавь, зона порта и Острова полностью скрылись под водой, граница затопления проходила по Литейному, Загородному и Московскому проспектам.

В Петербурге стояла тихая паника: все хотели бежать, но не знали, как — несмотря на приморское расположение нашего города, обычные жители не имеют личных плавсредств, а остальной транспорт вышел из строя. Сутки река и ливень творили, что хотели, играя с городом, как котенок с клубком ниток. Потом шторм утих.

Но дождь и не думал останавливаться. Да и уровень воды не опускался ниже занятой с бою четырехметровой отметки. Воду из центра города регулярно пытались откачивать — бесполезно.

…Спустя месяц непрекращающихся ливней и дождей разной степени интенсивности, Петербург встал на дыбы: правительство, временно переселившееся на Пулковские высоты, оказалось буквально осажденным раздраженными жителями.

Они требовали остановить дождь, убрать воду из города, наконец, хотя бы пустить катера по маршрутам городского транспорта — одним словом, как-то наладить нормальную жизнь!

Над городом закружили вертолеты МЧС. Вначале тучи просто пытались расстреливать — в ответ разыгрывалась буря. Поняв, что нахрапом ничего не сделать, решили изучить непонятный феномен.

Ученые брали пробы воды, воздуха и облаков, взявших город в кольцо блокады. Измерялась интенсивность невских течений, уровень воды в Ладожском озере и Финском заливе, скорость ветра и вероятность смены циклонов и антициклонов.

Был созван мировой конгресс метеорологов, которые долго говорили о глобальном потеплении и изменении уровня мирового океана, но те разъехались, так и не сумев предложить не то что выхода из ситуации, но и внятного научного объяснения происходящего.

Все громче звучали голоса уфологов, парапсихологов и прочих поклонников летающих сервизов. Заговорили о новом Бермудском треугольнике, аномальной зоне, образовавшейся в результате сдвига тектонических плит, о том, какие неопознанные левитирующие, ползающие и плавающие объекты видели в городе перед случившимся.

Подспудно же все понимали: Петербург просто взял правление в свои руки. Любое живое существо обладает инстинктом самосохранения, и города не исключение. Когда тебя ставят перед выбором кошелек или жизнь, то выбора по сути нет. Иммунная система Петербурга начала действовать.

Первым делом из города перевели все правительственные учреждения (что позволило некоторым заговорить о политической версии появления «Невского треугольника» — мол, слишком уж много стал брать на себя Петербург, вот москвичи и подсуетились!).

Потом потянулись крупные предприятия. Начавшаяся безработица послужила причиной оттока части населения. Резко упали цены на недвижимость. Ранее считавшиеся самыми престижными центральные районы, особенно с видом на воду, сразу опустели.

Ведь если на окраинах города почти ничего не напоминало о метеорологической катастрофе, кроме скверного дождливого климата и глубоких луж, то центр Петербурга внезапно стал тем, о чем мечтал Петр — северной Венецией. Или Амстердамом. Кому что больше нравится.

Но бизнесмены сворачивали свои фирмы, туристы отменяли заказы на путевки, депутаты снимали с себя полномочия, музеи требовали перевести свои фонды куда-нибудь в более предсказуемые и управляемые места — большинство людей бежали.

А город не умер. Тихо вздохнув, он расправил плечи улиц, стряхнул с себя ненужную мишуру дешевой рекламы, почувствовал вкус свежего, без бензиновых выхлопов воздуха, смыл с себя чужие амбиции и стал тем, кем был изначально: приморским вольным городом.

Для оставшихся жителей самым ходовым товаром стали зонты, дождевики, плащи, калоши и резиновые сапоги, а первоочередным занятием — курсы гребли или получение прав на управление катером и моторной лодкой.

Петербург наконец наполнился лодками, джонками, гондолами, яхтами, катерами, плоскодонками, паромами, плотами, баржами, пароходами, парусниками, катамаранами, водными велосипедами и мотоциклами.

Заново пришлось организовывать дорожное движение — то есть речное. Вводить какие-то правила, штрафы, гаишников переучивать. Престижным и прибыльным занятием стала рыбная ловля.

Поскольку большую часть заводов и предприятий в черте города остановили, вода постепенно очистилась, и реки наполнились рыбой. На прокорм жителям вполне хватало, а самые резвые успевали еще и заготавливать, и экспортировать.

Климат стал мягче — исчезли суровые морозы, ранее случавшиеся в этих местах, но и летней жары теперь почти не бывало. Вода никогда не замерзала, хотя когда пару раз за зиму температура опускалась почти до нуля, и на несколько часов дождь становился чем-то похожим на снег.

Колебания показаний термометра от +8 до +17 скорее демонстрировали капризный нрав местной погоды, чем разницу между сезонами — просто зимой чаще разыгрывались бури, а весной и летом моросили тихие, грибные дожди, в каплях которых так радостно дробились солнечные радуги.

Осенью и зимой небо было совсем низким, тучи рваными, морщинистыми, утепленными серой клочкастой ватой. Весной небо куполом приподнималось над Петербургом, и по его вогнутым бокам весело скатывались пухлощекие облака, которым подмигивало солнце.