Гордон Догерти - Assassin's Creed. Одиссея [litres]

– Но ведь она убила тебя на прибрежных скалах, – сказал Стентор, запинаясь на каждом слове.

– Она могла бы убить меня там. Или даже должна была это сделать… Но не сделала. Она лишь взяла мой шлем, чтобы предъявить его своему заказчику в качестве доказательства, и с плачем ушла. Ее слова были истинными, как свет Аполлона, и вонзались глубже любого меча. Я бродил по землям Эллады и пережил едва ли не тысячу смертей. Наконец я примирился со своим прошлым. И тогда я вернулся туда, где находился ты. Почти два года я наблюдал за тобой и твоими воинами. Отвлекал, насколько возможно, вражеских шпионов и оставлял тебе знаки, подсказывая наилучшие пути и способы действия.

Кассандра убрала полукопье за пояс. Перехватив растерянный взгляд Стентора, она не испытала ни малейшего торжества. Восстановленная справедливость ее почему-то не радовала.

– По правде говоря, ты не особо нуждался в моих подсказках. Ты превзойдешь меня в ратных делах и достигнешь того, о чем я и не мечтал, – сказал Николаос, приблизившись к Стентору.

Сын встретил отца сдержанным воинским приветствием.

«Полководца, воскресшего из мертвых, его сын встречает по-солдатски холодно, – подумала Кассандра. – Железная скорлупа спартанца и впрямь слишком толста и холодна».

Николаос в ответ распростер руки.

Лицо Стентора обмякло. Выронив копье, он бросился в отцовские объятия, которые продолжались целую вечность. Сердце Кассандры переполняла искренняя печаль. «Но глубоко внутри железной скорлупы вспыхивает пламя, – поняла она. – Того же я всегда хотела для себя. Любви. Любви между отцом и дочерью, матерью и братом. Сейчас, Стентор, этот дар принадлежит тебе. Наслаждайся каждым его мгновением».

Еще через какое-то время Стентор сдавленно всхлипнул, и по его щекам струйками потекли слезы. Открыв на секунду глаза и заметив смотрящих на него воинов, Стентор торопливо отер слезы, давая понять, что причиной всему едкий дым.

Кассандра криво усмехнулась, затем оставила отца с сыном и вместе с верным Икаром покинула поле битвы.

В первые недели осени Кассандра вернулась в Спарту. На протяжении всей дороги у нее в ушах звучали прощальные слова Николаоса: «Будь осторожна. Когда-то я предупреждал тебя насчет змей в траве. Но дела обстоят гораздо хуже. Над Священной землей нависло зло. Будучи в армии, поглощенный сражениями, я этого не замечал, а потом прозрел. Это зло – как ползучая черная тень».

Кассандра хорошо понимала смысл прощальных слов отца. Николаос почти ничего не знал о культе Космоса, однако ощущал в спартанском воздухе некий холод, вызванный не ранней зимой, а надвигающейся бедой. Кассандра плотнее закуталась в плащ и продолжала путь. Естественно, Николаос расспрашивал о Миррин и обрадовался, что она жива и теперь вернулась на родину. Потом он на несколько минут умолк и тихо сказал: «Быть может, настанет день, когда я снова сяду рядом с ней и мы преломим хлеб и выпьем вина». Печальный взгляд его глаз подсказывал Кассандре: этот день вряд ли когда-нибудь наступит…

Она ехала по западному берегу Эвротаса, мимо храма Ликурга и моста Вавикс. Стена деревьев расступилась, и Кассандра увидела их – свою новую семью, ожидающую ее возвращения. Рядом с Миррин стояли Варнава, Брасид и Геродот. Кассандра наняла гонца, заранее предупредив мать о своем приезде. Глаза Миррин были мокрыми от слез. Лица Геродота и Брасида сияли, как у гордых дядюшек. Варнава был похож на старую квохчущую наседку.

Спешившись и оказавшись в объятиях Миррин, Кассандра невольно вспомнила встречу Николаоса и Стентора. От матери вкусно пахло цветами. Кассандра всей грудью вдыхала этот запах, пока Варнава не заключил обеих женщин в медвежьи объятия.

Но они находились в Спарте, и потому объятия были недолгими. Женщины приняли горделивые позы, придав лицам бесстрастное выражение.

Вечером Варнава улегся спать в углу их питанского домика и быстро захрапел. Брасид сидел на пороге, точа копье. Геродот решил запечатлеть Икара.

Орел сидел в нише над дверью и чистил перышки. Миррин с Кассандрой с наслаждением поплавали в прохладной воде Эвротаса, после чего по их телам прошелся стригиль. Теперь они сидели возле очага, завернувшись в чистые шерстяные одеяла, и пили горячую спартанскую похлебку. Кассандра рассказала матери обо всех событиях в Беотии, не утаив и появление Николаоса.

– Я ведь тебе так и не сказала, что пощадила его. Боялась, ты не простишь мне такую слабость.

Миррин добавила похлебки в чаши и разломила второй ломоть хлеба.

– Помнишь, Касс, как в детстве ты рассказала мне о внутреннем пламени? Тогда я велела тебе не раскрывать этой тайны никому. Я была не права, – вздохнула она. – Мы – спартанки… но мы – нечто большее, – сказала она, сжимая руку дочери.

Кассандра улыбалась, дуя на горячую похлебку.

– Но я отправлялась в Беотию не на поиски Николаоса. О Красноглазом Льве я так ничего и не узнала. Никаких намеков. Ни одного слова. – Глядя на игру языков пламени в очаге, Кассандра продолжала, понизив голос до шепота: – Завтра я обязана явиться в царский зал и отчитаться о своих действиях в Беотии. Я хотела воспользоваться моментом и вывести Архидама на чистую воду… но он очень умело заметает следы.

– И я ничего не нашла, – призналась Миррин. – Аркадия – враждебное место. Хорошо, что Брасид отправился вместе со мной. Обстоятельства вынуждали нас неоднократно браться за оружие. Довелось и с тамошним архонтом сражаться.

Кассандра заметила на руках матери свежие шрамы.

– Мои опасения подтвердились. Архонт Лагос оказался одним из них.

Миррин оставила недопитую чашу, будто разом утратив аппетит.

– У него был целый отряд людей в масках. Брасид взял в поездку лучших воинов, которых отбирал сам. Они сражались как львы, перебив всю охрану Лагоса. Его самого я пригвоздила копьем к полу во дворце. Он считал себя неуязвимым. Может, думал, что проклятый культ вмешается и вызволит его. Затем я рассказала ему, кто я и кто моя дочь. Его уверенность рассыпалась в прах. Когда-то культистов насчитывалось сорок два человека. Осталось всего шестеро. В основном это твоя заслуга, – добавила Миррин, сжимая колено дочери.

– И один из шестерых восседает на троне Спарты, – сухо заметила Кассандра.

– Я пыталась заставить его выдать царя-предателя, – вздохнула Миррин. – Прежде чем мое копье оборвало его жизнь, он выл и умолял меня о пощаде. Но имени не назвал. Мне лишь удалось раздобыть еще один свиток.

Миррин извлекла из дорожной сумки потертый кусок пергамента.

– И это послание тоже отправлено Красноглазым Львом.

Кассандра поднесла свиток ближе к огню. На печати красовалась знакомая львиная морда. Точь-в-точь как на паросском свитке. Молодая женщина развернула свиток, вглядываясь в применяемые культистами письмена. Те же письмена, что и на паросском свитке, совершенно непонятные ей. Вдобавок послание, добытое матерью у Лагоса, было еще и чем-то запачкано. Часть строк выглядела бледнее остальных, будто их трогали мокрыми руками… У Кассандры перехватило дыхание. В мозгу мелькнула догадка. Она едва слышала стук упавшей на пол чаши и возглас разбуженного Варнавы. Уронив отточенное копье, Брасид во все глаза посмотрел на Кассандру. Мать трясла дочь за плечи, допытываясь: